Возвращение - [79]

Замешательство Томоко начало перерастать в явное страдание.

— Он сказал, что я не должна была приезжать.

— Вы? Он сказал, что вы не должны были приезжать?

Томоко энергично кивнула головой. В этом движении проявилась её решимость не позволить себе заплакать. Она не могла и не должна была говорить об этом, и причина была не в ней самой, а скорее в Саэко. Она почувствовала прилив сил.

— Странно это слышать, вы ведь специально приехали встретиться с ним.

— Я… после того, как он это сказал, я поняла, что он прав. Я не должна была приезжать.

— Но почему?

Саэко спросила тихим голосом. Томоко выглядела как-то по-другому, сидя спокойно с широко открытыми глазами, которые смотрели в одну точку впереди её, как бы предупреждая Саэко, что ей не удастся повлиять на неё.

— Он был рад увидеть вас?

— Мне от него попало.

Томоко замолчала. Её возбуждение выдавало себя только в движениях её рук на коленях. В чёрной темноте за окном поезда появились и скоро исчезли огни домов какой-то деревни.

— Я поехала ради моей матери, но он упрекнул меня в том, что мой приезд ей не поможет, а только повредит.

— Какой он сильный! — со вздохом прошептала Саэко.

— Но, Томоко, это говорит о том, что ваш отец всё ещё любит вашу мать и вас.

Томоко промолчала.

— Он, конечно, не забыл о вас. Он о вас всё время думал.

Томоко повернулась, смело посмотрела прямо в лицо Саэко и, резко кивнув головой, коротко, ответила:

— Томоко это знает.

После этого она опустила свой взгляд и замолчала.

Саэко наблюдала за ней некоторое мгновение и затем мягко спросила:

— Вы в самом деле обо мне ничего не говорили?

Томоко вновь кивнула головой. Затем, как будто очнувшись от сна, она открыла свою сумочку и сказала:

— Отец сказал, что я не должна была принимать бриллиант.

Саэко лишилась дара речи, и её лицо стало белокаменным как кусок скульптуры. Наконец, строго глядя на Томоко, она сказала:

— Значит, вы всё-таки рассказали обо мне?

— Нет, — ответила Томоко с невинным видом и, почувствовав себя легко, рассказала, что она не рассказывала отцу о Саэко, но он вдруг по настроению открыл её сумочку и обнаружил в ней бриллиант. — Так как он сказал, что получать такие подарки нехорошо, я его возвращаю.

Саэко не поверила подобному объяснению.

— Странно, — пробормотала она. — Вероятно, он понял, что это я подарила его вам.

— Этого не может быть. Я ему ничего не говорила.

— Может это и так. Нет, ваш отец понял, что это я, — сказала она глухим голосом. — Он всё ещё ненавидит меня.

— Нет. Он спросил меня, кто дал его мне, но я ответила, что не могу сказать.

— Тем не менее он понял, что это была я.

Томоко была поставлена в тупик потому, что не знала, как убедить её. Поразительно, что Саэко сама себя убедила в этом и теперь сидела, переживая.

— Ему не нужно и говорить, так как он всё видит насквозь. Страшный человек, — сказала Саэко с озабоченным выражением лица. — Особенно это касается бриллианта. Когда он его увидел, то сразу понял… А, это она… Томоко, вы, действительно, ему ничего не говорили?

— Ни слова. Хотя это и плохо с моей стороны, но раз отец сказал мне сделать это…

Саэко ничего не ответила, но её изысканный профиль выдавал душевные муки. Казалось, что она пыталась овладеть собой, но не могла. Томоко глубоко вздохнула.

— Саэко, я ничего не говорила о вас моему отцу.

— Ну, хорошо. — Улыбка появилась на её холодном лице. — Что сделано, то сделано. Я всегда говорю себе так, когда со мной случается что-то ужасное. Но ваш отец знает, что это я. Если даже он не догадался в тот момент, то понял это позднее. Возможно, рассердившись, он придёт ко мне и скажет, чтобы я не делала излишних вещей. Что ж, пусть приходит, и я с ним встречусь. Не переживайте, Томоко.

Её голос был радостный, и глаза блестели. В этот момент Саэко почувствовала, как новая жизнь загорается в ней подобно тому, как вспыхивает тлеющий уголёк от притока воздуха, и её лицо приняло необычно сильное, беспощадное выражение.

НОЧНОЙ ТУМАН

Кёго смог приехать в Токио только в середине осени. Он вышел в город с Токийского вокзала и стоял на остановке в ожидании трамвая. Недалеко перед ним тянулся старый внешний ров Императорского дворца, который был наполовину заполнен грязью, кирпичом и всяким мусором от пожаров, и всё это было перемешано с небольшим количеством оставшейся воды, представляя собой заброшенный и печальный вид под лучами осеннего солнца.

Кёго смотрел на ров, и у него в памяти всплыл когда-то прочитанный рассказ Henri de Regnier. Очень обычный человек после очень обычной скучной жизни в качестве конторского служащего или кассира в банке вышел на пенсию по старости. Его пенсия и те небольшие накопления, которые он смог сделать, позволили ему купить небольшой домик в предместье, и впервые в жизни он мог жить, как хотел, хотя и довольно скромно. Он настроился на счастливую старость, ибо он был хороший, простой человек с небольшими потребностями, и подобно типичному французу, довольствуясь маленькими радостями, был готов спокойно жить, не беспокоя никого, если его самого не будут беспокоить. Из гостиной своего нового дома он мог видеть растущую возле дороги акацию. Это было большое старое дерево, и его ветви простирались широко и красиво. Он увидел его в первый же день, когда въехал в свой дом, и с тех пор дерево стало его другом в его монотонной маленькой жизни. Ему нравились формы и размах его ветвей, и любование им наполняло его чувством достатка. Оно было идеальным другом, и в их дружбе не было осложнений, какие бывают в человеческих отношениях. Когда он вставал утром и шёл поднимать жалюзи, он уже думал об акации, и, увидев её во всей красе, сверкающую в лучах утреннего солнца, не мог не поздравить себя со своей счастливой жизнью. Каждый день он выносил кресло в сад и сидел в тени своей акации, читая или принимая пищу. У него не было ни таланта, ни честолюбия, и он был убеждён, что никто не может иметь более счастливую старость. Впервые жизнь была благосклонна к нему, и только сейчас в свои последние годы он почувствовал, что стоит жить. Постепенно акация, которая была одного с ним возраста, стала его самым близким другом, и он почувствовал, что его жизнь и жизнь дерева как-то связаны друг с другом. Естественное чувство для одинокого старого человека.