Возвращение - [74]

Кёго удивлённо посмотрел на неё.

— Я собираюсь его вернуть, поэтому он и оказался со мной.

Это было сказано таким откровенным тоном, что нельзя было усомниться в правдивости её слов.

— Кто дал его тебе?

— Лучше об этом не говорить.

— Почему?

— Это было бы несправедливо к этому человеку, так как я всё равно верну его назад.

Кёго не стал больше настаивать на своём вопросе, так как его больше заинтересовала эта новая для него черта характера дочери.

— Ты говоришь, что не любишь бриллианты. Почему?

Томоко улыбнулась.

— Даже если и имеешь подобные дорогие вещи, пользы от них нет никакой.

— Это так. Но если они есть, то в этом беспорядочном мире могут иногда быть полезными. Иметь ценности не обязательно плохо.

Томоко покачала головой.

— Нет, я думаю, они не нужны. Ведь…

Действительно ли так думает Томоко? Кёго невольно хотелось удостовериться в этом, но вместе с тем в её словах он чувствовал прямоту и искренность.

— Ведь все сейчас живут плохо, и это будет неправильно, если только у Томоко всё будет хорошо. У меня есть работа, и я могу обеспечить себя, и мне не нужны подарки от других людей, особенно бриллианты. Разве не было бы лучше, если бы они в этом мире вообще не существовали? Если у меня будут бриллианты, то я, наверное, захочу что-нибудь ещё.

— Ты не хочешь его, потому что он может вызвать другие желания. Именно это ты хочешь сказать?

— Да. Он очень красив, но мне лучше его не иметь.

— Кто тебя этому научил? — Кёго с шумом захлопнул коробочку с бриллиантом. — Опять твоя мама?

Томоко рассмеялась.

— Нет. Иногда я кое о чём думаю и сама.

— Я очень доволен тобой. Если бы ты спросила моё мнение, то я, вероятно, сказал бы то же самое. Если ты так уверена в себе, то лучше обходиться без излишеств.

Кёго помолчал минутку и вновь повторил:

— Значит, так думают девушки, подобные тебе. Всё, что я увидел, вернувшись в Японию, было ужасно, одна чернота, и ты пролила луч яркого света.

Я счастлив, что я это услышал именно от моей дочери, тем более что мир, в котором ты живёшь, представляет собой одни руины. Я всматривался в лица людей и спрашивал себя, осталась ли у японцев вера в себя. Я всегда был один, все эти годы за границей и научился полагаться только на себя. Японцы же всегда жили, опираясь на внешние авторитеты, и когда сейчас власть рухнула, они, естественно, пришли в отчаяние. Надо мной нет власти, кроме меня самого, я хочу, чтобы ты тоже была такой, Томоко, чтобы ты была сильной. Твоя мать воспитала тебя так, что ты можешь работать. Я благодарен ей, безгранично благодарен. Ты понимаешь меня, Томоко? Я буду продолжать жить без вас. Запомни это, Томоко. Но это не означает, что я не буду думать о вас. Запомни это. Так было и в прошлом. Я никогда не мог забыть вас, вы всегда присутствовали в моей жизни. Где бы я ни был за границей, вы всегда были здесь, в глубине моего сердца.

Кёго отвернулся и стал смотреть в окно.

— В молодости мы иногда способны на поразительные поступки. Я и ещё несколько моих коллег воспользовались служебными деньгами для карточной игры. В то время мне поразительно везло в картах, и я утверждал, что смогу за один раз всё отыграть, если у меня будут деньги на первоначальную ставку. Мы взяли дополнительную сумму, и я, представляя моих товарищей, повёл самую крупную игру в своей жизни и потерял всё до последнего цента. Несомненно, мы были глупцами, но я должен был взять на себя всю ответственность и покинул службу.

Томоко молчала.

— Все тогдашние мои друзья высоко продвинулись по службе на флоте и в этой войне один за другим погибли в морских сражениях на Тихом океане. Только я один остался жив. Вот и весь рассказ. Я ни на кого не в обиде, и у меня нет причин для этого. Это был безрассудный поступок молодости. Я никогда никому об этом не рассказывал. И особенно сейчас, когда других уже нет в живых, и они не могут ничего сказать, я обязан молчать. Только тебе я рассказал об этом.

Когда он вновь повернулся к Томоко, она увидела, что его лицо как бы пылает, и он с облегчением и нежностью внимательно наблюдает за ней. Затем он схватил руку дочери и крепко сжал её.

— Прости меня. Я был глупец и страшно молод. Но и сейчас я не жалею об этом и иногда даже вспоминаю со смехом. Но для вас с мамой… как всё это было…

Увидев, что водитель такси, видимо, заинтересовавшись разговором, поправляет зеркало заднего вида, Кёго резко сказал:

— Водитель! Вы не должны слушать, о чём говорят ваши пассажиры.

Но это не повлияло на его настроение, и он продолжал с улыбкой, не обращая больше внимания на водителя.

— Этот незначительный инцидент определил всю мою дальнейшую жизнь. Как я сказал, это было проявлением молодости, но также и своего рода глупость, свойственная для всех нас в те дни. Нынешнему поколению это уже, наверное, не понять. В то время худшим из преступлений для нас считалось вести себя осторожно и малодушно. Можно было напиться пьяным, грубо и безобразно вести себя с друзьями и старшими, но на следующее утро ни скандалист, ни его жертва ни словом не упоминали о происшедшем. Не было ни извинений, ни упрёков. Ночь есть ночь, утро есть утро. Мы только становились по стойке смирно, обменивались приветствиями, и не оставалось никакого чувства обиды.