Возвращение - [11]
После воскресной мессы я прыгала через веревочку у калитки в ожидании Карнеро. Гость появился, как часто и бывает, именно тогда, когда я на минутку отвернулась. Закуковала кукушка, и хотя я знала, что ее не увидеть, я посмотрела на дерево, туда, где было разоренное птичье гнездо, и тут-то и раздался свист Карнеро. Я побежала ему навстречу, он подхватил меня и посадил на раму велосипеда.
— Карнеро! — воскликнула я.
В этой встрече после разлуки радость смешивалась с печалью. Он привез мне пакетик леденцов и еще один потрясающий подарок. Когда мы слезли с велосипеда у калитки, он надел его мне на руку. Это были игрушечные часы замечательного красного цвета. Звенья браслета походили на ягодки малины. Стрелки не двигались, но какое это имело значение. Браслет был на резинке, и его можно было оттягивать и хлопать им по руке. Тонкие черные стрелки были похожи на ресницы. Карнеро не хотел признаваться, где их взял. У меня было лишь одно желание — стоять с ним у калитки, любоваться подарком и говорить о доме. Я бы не решилась разговаривать с ним при других, потому что ребенку не полагалось задавать вопросы и чего-то желать. Отдуваясь после долгого подъема, Карнеро стал развязывать галстук, бормоча: «Чертова удавка». Интересно, ради кого это он вырядился, думала я. На нем был воскресный костюм, а в шляпу было воткнуто перо.
«Карнеро, разверни велосипед и поедем домой», — таково было мое страстное, оставшееся невысказанным желание.
Дед долго еще подтрунивал надо мной и спрашивал, не задница ли Карнеро мне больше всего нравится. Я же отвечала, что мне в нем нравится все.
Однажды во время вечерней молитвы дед неожиданно издал вопль, согнулся пополам, ударился о деревянный стул и, опрокинув его, повалился на пол. Умирая, он бредил. Умирая, он взывал к Создателю. Это было страшно. Джо не было, и бабушка с теткой вынуждены были управляться с ним одни. Они подняли его. На его побагровевшем лице цвета микстуры дико вращались почти выкатившиеся из орбит глаза; взгляд перебегал с потолка на побеленную стену, затем на цементный пол, на деревянную скамью, на бидоны с молоком. Сначала он корчился, как раненое животное, потом замер, издал жалобный стон, и на этом все кончилось. Спохватившись, что я здесь, тетка велела мне выйти в гостиную и ждать. Там было еще хуже. Я стояла в кромешной тьме, не зная, куда ступить, за что ухватиться. Я была там только однажды, когда по случаю прихода Тима меня послали за щипцами для сахара и чайником. У нас дома я нашла бы дорогу на ощупь — вот спинка стула, вот бахрома шторы, вот гипсовая статуя, — здесь же я стояла в темноте, не зная, к чему прислониться, за что схватиться, и думала: вот наступило то, чего он так страшился. Он остался один на один с тем, о чем боялся думать всю жизнь.
«Упокой, господи, душу раба твоего и души всех усопших».
Два дня в доме повторялись эти слова, звучали молитвы, пришедшие проститься с покойным курили глиняные трубки, по кругу передавались тарелки с пирогом и наполнялись стаканы. Мои родители тоже приехали. Они похвалили меня за то, что я выросла, будто это было моей личной заслугой. В черном моя мама выглядела старше, и я пожалела вслух, что она не надела на шею жоржетовый шарфик или еще что-нибудь яркое. Ей это не понравилось, и она отослала меня, велев прочитать «Исповедую тебе, господи» и трижды «Богородицу». Ее глаза были сухи. Она не любила своего отца. Как и я. Они с сестрой то и дело уходили в дальнюю комнату посоветоваться, не пора ли достать еще одну бутылку виски и подать коврижку или желе. Они скупились — часть продуктов нужно было оставить на завтра, когда после похорон соберутся близкие. Сейчас в доме толклась половина прихода. Дед лежал наверху, обряженный в коричневый костюм. На его подбородке серебрилась щетина; бледный и неподвижный, он походил на заиндевевшую доску. Попрощавшись с покойным, люди спешили вниз, на кухню или в гостиную, перекусить и поболтать. Никому не хотелось задерживаться в комнате с покойником, даже его жене, которая пребывала в состоянии возбуждения и раздражала тетку одними и теми же вопросами о еде, дровах и о том, сколько священников будут служить мессу.
