Возвращение - [10]

Совершив этот ритуал, я шла в цветник, где буйствовали ослепительно яркие краски люпинов и бегоний. Тетка сажала цветы участками в тон друг другу. Я и теперь их вижу: ярко-красные, как лак для ногтей, желтые, как кисея на летнем платье, блекло-голубые, как глаза стариков; на каждом лепестке, в каждом колокольчике, в каждой трубочке нежилась оса или пчела; от земли и цветов исходило тепло, в ушах стояло гудение пчел, и взгляд мой сонно застывал на кухонных полотенцах, фланелевых подштанниках и ином белье, развешенном для просушки на живой изгороди. Цветник у них назывался Солнечным садом. Тетке достаточно было разбросать семена, и там вырастали великолепные цветы. У нее приживались даже тюльпаны, а у нас только и было, что чахлая роза, обвившаяся вокруг изогнутого дугой и выкрашенного серебряной краской прута, да два куста золотарника. Наш сад был пустой и грустный, и в нем гулял ветер; ветер проделывал в живой изгороди множество дыр и вмятин, а собаки выкапывали под ними ямки и устраивались там спать. Дом у нас был больше, чем у бабушки, линолеум лучше, на лестнице поблескивали латунные прутья, а в уборной спускалась вода, но не было в нем веселья, потому что в нем поселилась беда.

И все же я знала, что не останусь у бабушки навсегда. Убежденность эта зрела во мне, когда по ночам я внезапно начинала отчаянно тосковать по матери, по нашему перешептыванию в постели, по вкусу шоколада, который мы ели, по запаху нашего постельного белья. У бабушки простыни были из серой, щекочущей кожу фланели, а из подушек вечно лезли колючие перья. Мне иногда казалось, что ярко-красное одеяло вот-вот оживет и превратится в злого Деда Мороза. Правда, они убеждали меня, что Деда Мороза не существует. Особенно старалась тетка.

В доме жили тетка с сыновьями Дональдом и Джо и бабушка с дедушкой. Дональд уехал в Англию к своей девушке. По вечерам тетка и Джо дразнили меня, что никакого Деда Мороза нет. Отчаявшись переспорить их, я вскакивала и в слезах топала ногами. Только видя, что я уже на грани истерики, они соглашались, что да, Дед Мороз все-таки есть… Но однажды они перегнули палку. Они сказали, что моя мама — не моя мама. Моя настоящая мама уехала в Австралию, а меня, мол, взяли на воспитание. Этого уж я не могла стерпеть. Я начала колотить кулаками в стену и визжать. Чем больше они настаивали, тем больше я бушевала. Тетка отправилась в гостиную искать фотографию моей настоящей мамы, она вернулась торжествующая, размахивая какой-то фотографией. На ней была изображена женщина в бриджах и в огромной бесформенной шляпе. В ярости я чуть не бросила фотографию в камин. Они наблюдали за все новыми взрывами моего отчаяния и негодования и перестали меня мучить, только когда поняли, что переборщили. Меня трясло, словно громоотвод на трубе часовни, так что зубы стучали; вскоре я превратилась в бессловесное, содрогающееся всем телом существо; комната поплыла у меня перед глазами, и вот тут-то я почувствовала, что они перепугались не меньше моего. Тетка стала щупать мне пульс, бабушка поднесла к моим губам ложку микстуры, но я оттолкнула ее. Микстура называлась «Эликсир прихожанина» и была цвета вареной свеклы. Глаза у меня, верно, были безумные. Тетка завернула меня в большое полотенце и посадила к себе на колени; когда страх стал проходить, из глаз моих хлынули слезы, и они испугались, что я захлебнусь ими, — так сильно я плакала. Просили меня никому ничего не говорить, особенно маме.

— Она моя мама! — всхлипывала я, и они кивали:

— Да, детка.

Я чувствовала, что они до смерти перепуганы случившимся.

Той ночью я дважды падала с кровати, и тете пришлось приставить к ней стулья. Она спала в той же комнате, и я часто слышала, как она плачет по умершему мужу, зовет его: «Это ты, Майкл? Это ты?» — и просит всевышнего воссоединить их на небесах. Иногда я слышала, как ее рука ударяется о спинку кровати или как она встает и тяжелыми шагами идет на кухню облегчиться. Днем мы ходили в поле; ночью же, боясь привидений, дальше кухни идти не отваживались и пользовались желобом для стока помоев. Два раза в неделю его засыпали хлоркой. Днем же найти укромное местечко вдали от чужого глаза было целой морокой. В поисках уединения приходилось много ходить, потом долго осматриваться — не подглядывает ли кто.

Наутро после ночного кошмара меня ласкали и баловали, приготовили мне омлет и посыпали его мускатным орехом. В довершение всего тетка объявила, что меня ждет сюрприз. Наш работник передал через почтальона, что в воскресенье он навестит меня. Я чуть не задохнулась от радости. Работника звали Карнеро, и его я тоже очень любила. Мне нравились его гнилые зубы, кудрявые волосы, сильные руки и большой живот, который называли копилкой. Его прозвали Карнеро, так как он был похож на одного знаменитого боксера. Я знала, что он привезет мне шоколад, а может быть, письмо или шелковый платочек от мамы, что он возьмет меня на руки и будет кружить, приговаривая: «Ах ты моя сладкая». Я приставала ко всем, спрашивая, сколько часов осталось до воскресенья.

В тот день — пятницу — произошло еще одно событие. К нам пришел гость. Дед почему-то называл его Тимом. Я знала, что на самом деле его зовут Пэт и что дедушке говорить об этом нельзя. Как потом я поняла, Тим умер, и от деда это скрывали, потому что смерть односельчанина всегда наводила его на мысли о собственной кончине, а он страшился ее, как, впрочем, и все остальные. Смерть представлялась ему мрачным и таинственным путешествием, в которое отправляешься один, без спутников. Когда муж тети умер, вернее, был убит черно-пегими