Возвращение на Подолье - [16]

— Да нет, просто так, — продолжает улыбаться он. — Дай, мам, закурить.

Из-под подушки она достает пачку и, многозначительно поглядывая на любовника, протягивает сыну сигарету. Называя свою мать красавицей, он понимает, что для всех сыновей матери красавицы, но дело в том, что его мать известная манекенщица.

Его мать действительно с годами не стареет. Возвращаясь из очередной колонии, он тут же находит этому объяснение: “Лямур, лямур[26].”

По странному стечению обстоятельств, а может быть и нет, ее очередной любовник встречает его, как и прежний, сидя на табурете.

— Василий, — говорит он ему и протягивает руку.

— Дядя Саша, — пожимая руку, отвечает тот.

“Да, мать, — думает он, — на этот раз ты явно переборщила.

Дяде Саше двадцать шесть-двадцать семь лет. Он немногим старше его. Пытаясь казаться солидным, он то и дело распрямляет плечи, и, напуская строгость, выпячивает челюсть.

На мгновение у Василия вспыхивает давно забытое чувство ревности.

По физическим данным “дядя” Саша ей явно не подходит. Она из тех женщин которых называют львицами — зеленоглазая, с пышными длинными волосами, высокой грудью и сильными стройными ногами. “Дядя” Саша — мешковатый, почти лысый, с гнилыми зубами и потухшим взглядом.

“Ты, земляк, долго не продержишься, — констатирует Василий. — Твои сексуальные возможности вряд ли совместимы с запросами моей матушки.”

Неужели я дома, а не в зоне? Он выходит на кухню, подзывает ее и говорит:

— Мам, какая-нибудь хавка[27] дома есть?

Как он и предполагал, уголки ее красивых губ дергаются и опускаются. Она приоткрывает дверь в комнату, и голосом с приказными нотками говорит:

— Сашок, у тебя бабки есть?

— Есть, Анечка. А что надо?

— Сходи в кулинарию, купи беляшей и, если есть, купи курицу.

Он пытается острить:

— Что есть? Деньги на курицу или курица?

— Ох, Сашок, до чего ты непонятливый.

Он выходит. Она кладет свои красивые руки Василию на плечи и говорит:

— Ну, как ты там, милый, вспоминал о своей маме?

Василий не спешит отвечать, поскольку последуют слова, которые в глубине души его самую малость заинтересуют.

— Ты, наверное, обижаешься, что я тебе не слала посылки? Не сердись, понимаешь…

— Понимаю, — перебивает он ее, — у тебя не было денег. Так?

— Откуда ты знаешь? — искренне удивляется она. Он продолжает невозмутимо улыбаться.

— Все говорят этот год тяжелый.

Обстановка в квартире совсем не изменилась На кухне тот же гарнитур, купленный дядей Володей, в прихожей — холодильник, приобретенный в царствование дяди Бори, а в комнате стол, шкаф, телевизор и кровать из незнакомого прошлого.

С роддома его привезли не в эту комнату, но урывки его детства прошли именно здесь.

“Интересно, где меня в детстве пеленали, если при моей памяти на эту кровать для меня было наложено ТАБУ[28]”. Ох, это табу! О нем он впервые прочитал в книге “Дети капитана Гранта”. Кстати, прочитал он ее в подвале этого дома. Почему мне в этой квартире становится весело? Видать, оборотная сторона медали — раньше много плакал. И все же табу он нарушал. Правда, это получалось только тогда, когда ее любовники уходили на работу. В большинстве же случаев уходить приходилось ему. Выручал подвал под домом и другие норы.

А вот и “дядя” Саша.

— Сашок, ну как успехи? Принес?

— Беляшей взял десять штук, больше ничего нет.

Она зажигает газ, разворачивает жирную бумагу и, выплеснув на сковородку подсолнечную гущу, бросает туда беляши.

Это “блюдо” ему хорошо знакомо. Вторично зажаренные беляши его пища, пожалуй, с пяти лет. Они еще и чудесная закуска, но этот фактор он уловил, пожалуй, лет с семи.

У него в сумке пять бутылок пива. За эти пять бутылок он отдал все заработанные в зоне деньги. Правда, администрация еще купила ему билет. Итого его заработок в колонии строгого режима за три года составил семь долларов.

— Мам, у меня тут есть пиво, давайте выпьем.

— Пиво — это хорошо, — оживляется “дядя” Саша. — Нас с твоей маменькой как раз мучит жажда.

На его реплику она реагирует нервным смехом, а сыну говорит:

— Как ты, Васек, вырос… Уже угощаешь свою маму.

Он открывает три бутылки и, не дожидаясь, когда она сполоснет грязные кружки, прикладывается к горлышку.

Несмотря на то, что у пива мизер градусов, ослабленный организм поддается опьянению. В голове шумит, охватывает возбуждение. Такое же состояние, видимо, охватывает пребывающих в похмелье мать и Сашка. Он оказывается из породы козлов, на которых ей так везет. Ничего толком не зная о жизни Василия и его матери, начинает перевоспитывать:

— Ох, Василий, Василий, что ты с матерью делаешь? Она переживает, ночей не спит.

“Ага, не спит! Вместе не спите! Переживаете!” — думает он, продолжая улыбаться.

Она тоже захмелела. Лицо принимает скорбное выражение. В уголках глаз блестят пьяные слезинки.

— Да разве, Сашок, он понимает?

Продолжая улыбаться, сын смотрит на нее. В его взгляде нет и тени издевки, только завуалированная жалость. Его матери тридцать девять лет. Однажды Василий встретил человека, который знал ее со школьной скамьи. Не будучи философом, он охарактеризовал ее удивительно лаконично и исчерпывающе правильно. Правдивость его характеристики Василий понял всего несколько лет тому назад. “Безумно красива, распутна, синтементальна и жестока” — сказал о ней этот человек. Василий всегда задумывался над этой характеристикой, пытаясь найти зерна, из которых выросли эти качества. Перечитав в тюрьмах и лагерях ворохи литературы, такие качества как сентиментальность и жестокость в ней, он обосновал. Что ни говори, а у многих германских отпрысков эти качества бывают столь преобладающими, что порой бросаются в глаза. Дело в том, что его мать немка. Немка она и по отцу, и по матери, и по паспорту. Что касается распутства — это звено той цепи, которая выковывалась еще до его рождения, и о которой он судить не мог.