Возвращение на Остров Мечты - [47]

— Вы рассуждаете просто как мой брат, — проворчал Риз. — Только эти рассуждения все равно ничего не меняют. Наш долг — драться за родину предков, а не трусливо протухать за стенами Даго. В крайнем же… тем стенам не привыкать отражать нападения. И валестийцам это известно лучше, чем кому-либо. Средств же у нас еще достанет.

— Гердонезская казна?

Риз вскинул голову, но Шагалан лишь лукаво усмехался.

— Чересчур часто болтают про нас вздор, сударь. Если мы и употребили сокровища короны, то исключительно для ее же пользы.

— Не смущайтесь, сир. В сущности, мы эти годы кормились на такие же деньги. Время определит, кто потратил свою долю с большим толком.

Герцог внимательно взглянул на юношу.

— Собственно, я и собирался вести речь об отряде, а не о будущем Даго. Демонстрация мастерства убедила принца в серьезности ваших сил, теперь же…

— Его высочество желал бы убедиться, что эти силы не окажутся опасными для него самого? И вы, сир, разговариваете сейчас по его просьбе? Чинные беседы отдельно, скользкие темы — отдельно?

— Какая разница?

— Заметная. Я не считаю нужным ничего скрывать, сир, будь то светская болтовня или часть основательных переговоров. Однако во втором случае у меня нашлись бы кое-какие встречные вопросы.

— Даже так? Хорошо, господин Шагалан, пусть наш разговор идет по поручению принца и от его имени.

— Что же конкретно тревожит его высочество? Намерены ли новые союзники сражаться и умирать за свободу Гердонеза? Мы во многом затем и росли. Или его интересует наше поведение после победы?

— А здесь есть причины для волнений?

— Не знаю, — хмыкнул юноша. — Возможно. Если глядеть со стороны, мы весьма… своеобразная публика. И не только во владении оружием. Правителю, которому мы достанемся, следует о том постоянно помнить.

Риз ощутимо напрягся.

— И в чем же… это своеобразие?

— Успокойтесь, дорогой герцог, ничего ужасного. Мы не потребуем ни гор золота, ни бескрайних ленов, не устроим ни тайных культов, ни диких оргий… вероятно. Награды вообще целиком на ваше усмотрение. Просто если мы будем жить в королевстве…

— Могут возникнуть неприятности? С Церковью?

— Почти угадали, сир. Нет, мы готовы исправно выполнять обязанности усердных единотворцев, тут претензии вряд ли появятся. Другое дело, что у нас обнаружится при этом в головах.

— Вы… не относитесь к Истинной Вере?

— Скажем, мы думаем капельку по-иному. Увы, за все приходится платить, и за воинское мастерство — тоже.

С минуту герцог напряженно размышлял, покусывая тонкий ус.

— Тяжелый выбор, сударь, — заметил он. — Очень не хотелось бы поссориться со Святой Церковью, ее содействие крайне важно. Однако и без таких воинов… Вы же понимаете, господин Шагалан, если вы начнете проповедовать на землях короны…

— Никаких проповедей, сир, подобное в принципе исключено. — Юноша хмыкнул. — И бесполезно.

— Э… в чем же тогда выразится ваша… необычность? Одежда? Поведение?

— Пожалуй, как раз поведение.

— И что же в нем… эдакого? Шагалан улыбнулся.

— Рад бы вам подсказать, помочь советом, сир, но точно описать это трудно. Вернее, невозможно.

— Ну, хотя бы попытайтесь. Я постараюсь понять.

— Вообразите себе человека свободного. Свободного абсолютно, без границ. Для него нет и не может быть каких-либо правил или норм. Разумеется, он знает об их наличии в мире, но совершенно не применяет к себе. Если он и держится в неких рамках, то единственно потому, что это положение соответствует его внутренней природе. В тот миг, когда соответствие исчезнет, рамки будут нарушены без терзаний и сомнений. По-вашему, такое мыслимо?

— Напоминает что-то из древних мудрецов, — скривился Риз. — Правда, у них все ограничивалось бумагой… Значит, ваша цель — достижение полной свободы?

— Отнюдь, перед вами лишь скромный набросок одного из фрагментов происходящего. Тем не менее попробуйте теперь вообразить, сир, что с подобными людьми вам и предстоит иметь дело. Затея вовсе не безнадежна, но потребует некоторой гибкости. Например, для свободного человека не существует понятия верности.

— То есть он выбирает предательство?

— Без верности предательства не существует также. Свободный человек признает чье-то верховенство, следует чьим-то указаниям ровно настолько, насколько это совпадает с его внутренней природой.

— Одной природой? — Риз покачал головой. — А если ему, допустим, предложат принести присягу?

— Неужели вам еще не известен ответ, сир? Конечно, если очень настаивать, человек способен выполнить необходимый ритуал.

— Но это совершенно не свяжет его?

— Ни в малейшей степени. Пока действия правителя совпадают с природой человека, они все равно остаются наивернейшими союзниками.

— А в тот миг, когда нарушает?.. — Герцог вздохнул. — Ясно. Занимательная открывается картина, сударь. Какое все-таки счастье, что не все наши подданные грезят об абсолютной свободе… И много ли нужно для превращения в подобного человека?

— О, сущие пустяки, сир. Лет десять упорных занятий и работы над собой.

Вельможа помолчал, искоса разглядывая странного собеседника. Потом отвлекся на шум новых учебных схваток.

— М-да. Эти годы вы провели с пользой и стали завидными воинами. Впрочем, и проблем с вами, молодые люди, вижу, возникнет масса. Правители не привыкли подстраиваться под кого бы то ни было, обычно случается наоборот.