Возвращение - [30]

Народ устал, скоро осень, возможно, моя мысль станет лучшим прикрытием для нас, чем я даже загадывал. Возможно, а возможно и нет, в любом случае решено было попробовать, а там видно будет.

Первые три дня нас никто не останавливал и даже не обращал на нас ни малейшего внимания и лишь по истечению этого срока мы стали встречать первые конные разъезды войск короны. Нас расспрашивали, нас осматривали, но отпускали с недоумением, когда вперед выходил граф и с достоинством, а так же хорошим апломбом, начинал вещать всякую ересь о том, что он де потомок знатного рода и, ему претит эта братоубийственная война. От чего он на свои деньги и снарядил этот эшелон лекарей, дабы врачевать страждущих и умирающих, а так же нести свет добра и праведности среди людей повсеместно. Как ни странно но нам верили, ибо во–первых, у этой войны сам по себе был столь же заумный мотивационный посыл, так во–вторых, еще и руководили всем этим, как и с этой так и с той стороны войсками люди голубых кровей, которые привыкли под час еще и не такую хрень выдавать, разбрасываясь обетами, клятвами, родовыми девизами и командными кричалками. И казалось бы, все ничего, легенда сработала, но внезапно, выплыла та фаза прикрытия о которой мы меньше всего позаботились. Нам стали приводить, привозить и приносить раненных, от чего как вы понимаете нам всем стало резко не до смеха и вся условность, а так же самоцель как‑то отодвинулись на второй план перед человеческой болью и не передаваемым тяжелым духом стоящей за плечом смерти. Я не знаю, и надеюсь, никогда не узнаю так же, страшны раны от пулевых отверстий, но жуть рваной плоти распускающейся пластами под заточенной сталью мне уже не забыть никогда.

Скотобойня реально мясная лавка наполненная кровью вперемешку с смрадом протухающей но еще трепещущей плоти. Агония криков и увы под час уже полная расписка в своем бессилии. Мы не успевали, катастрофически не успевали спасать заботливо перетянутые грязными тряпками гноящиеся тела людей, лишь поверхностно латая страждущих, где‑то топорно облегчая боль и сшивая свежие раны.

Четыре иногда шесть часов в седле и весь вечер и ночь наполненные тяжким бременем работы от которой невозможно было отказаться. Сон? Нет, это был бы слишком шикарный подарок для нас, максимум получасовое забытье в трясущемся седле, еще минут двадцать, что бы разжевать кусок солонины с сухарем, может быть пять минут, что бы стоя на коленях у ручья плескать в измученное лицо прохладу живительной воды.

Сократили путь, с грустью про себя думал я печально качая головой и знаком показывая группе солдат, что этот их товарищ лежащий у моих ног уже не жилец. Тяжелый случай, парень примерно двадцати пяти лет, с колотой раной в живот, и самое мерзкое во всем этом, что его сейчас прирежут свои же, так тут принято. Последняя милость, облегчение страданий, такое вот мать его милосердие.

А знаете что еще поганей во всем этом? Нет? Так я скажу… Поганей всего в этой ситуации, что возможно возьмись я за этого парня в серьез, потратив на него три может пять месяцев, делая все по уму и с расстановкой, он скорей всего смог бы жить дальше. И не он один, не он один такой о котором у меня нет времени позаботится, и даже уже не десяток тех, кого бы я смог спасти, остановившись, прекратив свой путь и организовав стационарный лагерь.

Какова позиция? Вот вам и грань человечности, паскудство бытия и личной мотивированности идущих мимо. У меня есть цель, у меня дела, мне нужно идти вперед и я не могу…простите…не могу остановиться что бы дать вам шанс на жизнь! Мне нужно идти! Мне нужно…

Мерзко, ох мерзко было на душе и далеко не мне одному. Даже вампиры в своей теперь животной агрессии и жажде крови, не могли отринуть былую суть человеческой природы, в себе оставаясь безучастными до конца.

Среди всего этого хладнокровным спокойствием, просто феноменальной выдержкой и способностью абстрагироваться от окружающей действительности, завидно смог только похвастаться Аль, который надо отдать ему должное работал не меньше нашего, принося пользы на порядок больше всех вместе взятых. Алхимик ребята, это мощно. Наши запасы лекарственных препаратов подошли к концу буквально за считанные дни, не дотянув и недели сроку. И вот тут то, нам на помощь пришел не дюжий интеллект и профессионализм этого паренька, который на походном костре из придорожных растений вытягивал такие ингредиенты, что даже я пожимал плечами признавая его превосходство над мои травоведеньем и основами знаний упорядоченной химии своего мира.

К середине третей недели пути, апатия и безразличие настигли и меня. Стало просто все равно, стало пусто в сердце, а в душе наступил покой. Я не могу большего сверх того что необходимо, не будь здесь и сейчас меня, моей малой толики даваемой страждущим, на тот свет отправилось бы в разы больше людей, так что винить себя в чужой войне я более не был в силах.

Хотя винить меня и без меня было кому. Это было внезапно пугающе и отрезвляюще страшно. Пошатываясь от усталости, я тащил после практически бессонной ночи, целый ворох окровавленных тряпок распущенных на полоски бинтов, что бы простирнуть все это мракобесие в ближайшей речушке. Прачек у нас не было, полное самообслуживание, а после простирывания все это кровавое месиво, предстояло еще и выварить дабы хоть как‑то убить инфекционную заразу из загноившихся ран.