Возвращение Мастера и Маргариты - [23]

– Не затевай диспута, мил человек. Не на собрании. Не за проповедями я сюда пришел, – мрачно пробасил гость. – Не на исповедь! – Он саданул кулаком по столу – встрепенулся, заметался язычок свечи. Но тут же остыл оратор, покачал сокрушенно наголо бритой лобастой головой. – Извини, хозяин, с просьбой я… Ежели посмотреть на хозяйство свое не дозволяешь, то хоть расскажи, что да как.

– Как строили или как грабили? – Громыхнув ящиком, отец Георгий достал папку с надписью "Дело" и пододвинул гостю. – Любопытствуйте. Ваших товарищей сочинения. А на мой роток давно накинут крючок.

Николай Игнатьевич глянул исподлобья на жалкого попика, поправил свечу и открыл папку. Наугад пролистнул страницы и уставился туда, где шла подробная опись Храма, составленная в 1918. Уголки узкого рта дернулись, вроде он силился улыбнуться но не вышло.

– Большое хозяйство блюдете, Георгий…

– Михайлович. Так ведь всем миром строили, не скупились. По копеечке собирали. Вроде как главное дело для Руси делали.

– Главное дело.. – раздумчиво повторил лысый. – А вон те, что день и ночь дом на том берегу строят, тоже убеждены, что делают самое главное первое в мире жилье для свободного труженика со всеми надлежащими человеку удобствами. Был я как–то в прусском замке – богатство и порядок неимоверные. А в клозетах – выгребные ямы. Для королевских персон, а? Наш труженик будет пользоваться современной канализацией, постоянной горячей водой, лифтами, специальным спуском для мусора от самой крыши, плитами газовыми с духовыми шкафами… Школа у него будет, клуб, телеграф, амбулатория, библиотека и даже кинематограф – все тут!

– А что, свободные пролетарии изволят на богослужение сюда являться? – съязвил отец Георгий.

– Не изволят. У них свой бог – коммунизм. Это значит – каждый именно каждый – сам хозяин мира. А мир наш основан на братстве, свободе и равенстве… Другие теперь законы, другая вера. Совесть, ответственность перед самим собой, перед делом своим, перед потомками – вот наши заповеди. – Гость горячился, говорил все громче. И видно было, что речи вдохновенные произносить и командовать он мастер. И еще кое–что примерещилось попу в напористых словах речистого – слабость заблудшего.

– А мне вас, товарищ бодрый, жаль. Силу вижу и жар. Только не от той свечи ваш костер запален. Не от правильной. Не от Божьего огня, а от адского пламени. И путь ваш опасный, темный… – страх появился в блестящих, глубоких глазах сторожа. Трижды мелко и быстро осенил он себя крестным знаменем. – Нехорошую тень за спиной твоей, отступник, вижу. Проклятие черное, несмываемое.

Николай Игнатьевич ухмыльнулся, молча поднялся, взял с гвоздя свою ушастую шапку, подбитую щипаным кроликом.

– Зря меня пугаешь и жалеешь зря. Я не иллюзиями живу, не сказочками усыпительными. Реальным делом, на всенародное благо направленным. Я новую Москву даже во сне вижу. Вижу, как стоит этот самый Дом против Кремля, словно могучий корабль – гость из будущего. Окна светятся, а за каждым счастливый человек.

– Какое уж счастье без веры, – пробормотал отец Георгий, торопясь выпроводить гостя. А проводив, задул свечу и подошел к окну, вглядываясь в стройку.

С той ночи он часто присматривался к работе на противоположном берегу, размышляя о словах лысого и думая о тех, кто строит.

Быстро рос Дом и забрезжила в глубине сознания сторожа мысль соблазнительная: "А что как не смогут и в самом деле свободные пролетарии без Бога? В Храм потянуться, заступятся, помогут. Ведь прямо перед окнами ихними стоять будет златоглавый призывом к их совести! Если хороший человек и в добре живет, не может душа оставаться пустой. Не может она не взыскать веры. Вот когда горячая вода из кранов польется и станут румяниться в газовых печках сытные пироги, прислушаются люди к тишине. И разнесется тут со звонниц Храма благовест, войдет в души просветление и слово Божие. Увидят они, что их пища без молитвы скудна и горька, а мечты – гибельны, словно зараженные малярией болота. И потянуться они к Храму…"

В то время, как чаевничал в сторожке со своим мрачным гостем отец Георгий, жался в ближайшей подворотне озябший и злой Гнус. К Храму приближаться он страшился, на свету фонаря маячить было и того хуже. А поста не покинешь. Он тоскливо глядел на одиноко светившееся окно сторожки, ругал лысого, к которому был приставлен, и клял начальство, как и положено всякому служебному неудачнику. По возрасту Гнус был зрелым чертом, а по чину Мелким бесом. На Николае Игнатьевиче Жостове сломалась его бурно начавшаяся карьера.

До 1917 Россия считалась бесперспективной зоной. Здесь сидели и жирели выходящие на пенсию Заслуженные Гнусарии, сюда присылали зеленый неопытный молодняк. В деревни, к темному, верующему населению, имевшему икону в каждом красном углу, соваться было совсем не интересно. Ну, собьешь с пути праведного забулдыгу какого–то или душегуба–цыгана, так какая от того прибыль? Не в жалованье, ни в чине никакой прибавки, пока количество не перейдет в качество – то есть число загубленных душ не перевалить за отчетный показатель – программную цифру шестьдесят шесть. И только тогда Мелкий бес Гнус мог быть представлен к званию Гнусария и получал возможность телесно воссоединиться с самым выдающимся гадом из своих подопечных. Отдаленная и смутная в условиях количественного продвижения перспектива. Так ведь до старости можно в среди темного населения рядовым надрываться! Поэтому начинающие мелкие бесы выбирали принцип качественного рывка – то есть стремились к интеллигенции, особенно к персонам значительным, идущим в зачет поштучно. Все учили историю и помнили своих героев, но наиболее волнующим был пример Гнусария Высшей категории Гнусаралиссимуса, сумевшего не только завоевать душу гимназиста из Симбирска, но потом так ею распорядиться, что свершил тот самую великую в сатанинской истории революцию. А свершив, быстренько расправился с церковью и стала Россия самой перспективной для развитого сатанизма зоной. Сколько выдающихся Старших Гнусариев породила гражданская война и скольких выкосила! Бывали случаи разжалованья, отзыва и даже высшей меры наказания в тех случаях, когда Гнусарий, слившись с подопечным, все же не мог до конца завладеть им и невольно становился двойным агентом, выполняя против воли своей приказы вражеского Крылатого Департамента.