Возвращение к себе - [17]

- Ты на них первым нарвался?

- Правильно понимаешь. Только получилось - не я их, они меня врасплох застали.

Мы впятером - против пятнадцати. Вооружены они были очень хорошо. И знаешь, что самое паршивое? Воюют не по правилам, а как в Палестине - ни объявления, ни вызова. Обычная засада, будто зверей загоняют.

- Может, это залетная шайка из отребья? Они к благородному обращению не склонны.

- Черта-с-два! Прости меня Господи. Ты сможешь отличить в бою обученного воина от бродяги или вчерашнего крестьянина?

- Смогу, конечно.

- Эти - битые.

- В лицо, часом, никого не признал?

- Шлемы почти у всех с наносьем и нащечниками. У кого нет, лицо тряпкой обмотано.

Кольчуги хорошие - немецкие. У одного сарацинская. Мечи разные: и наши и сарацинские.

В общем - моих всех положили. Мы даже сигнал не успели подать.

- Ты-то как? Ускакал или отбился? - в первое верилось слабо. Невозможно было представить Бенедикта удирающим.

- Мальчишка, который из пожженного аллода прискакал, тихонько за нами увязался.

Я ему, понимаешь, не поверил тогда. Он все твердил, мол, рыцари на них напали.

Но не поверил! Чуть не прогнал. Потом, когда от других хуторов вести пришли - оставил. Так вот он сначала в кустах хоронился, а когда понял, что за остальными сбегать не успеет, прополз на поляну. У Мишо рог был. Мишо на самой опушке убили.

Парнишка рог вытащил и затрубил. Меня тогда уже в балку загнали. Болото. Стою в воде, мечом машу, чую, скоро руки отнимутся. Бедро разрубленное онемело, а эти все лезут. Загнали по пояс в воду, но уже сообразили, что на мечах меня не взять. Так что они сделали: двое вроде атакуют, там большим числом и не развернуться, а третий отбежал на пригорок, я мельком глянул - лук у него в руках. Был бы лук посерьезней, лежать бы мне в том болоте. Помнишь, как ты меня учил от стрелы уходить? Зацепить, конечно, зацепит, но не убьет. Сам знаешь - с тридцати шагов никакая броня не спасает. Словил, в общем, я стрелу под кольчугу.

Чувствую, вскользь прошла - возьми да и брыкнись в воду. Вроде - все. Думаю, сообразят, что на сигнал мои люди сбегутся. Так и получилось. Пока своих дожидался, нахлебался маленько, и на год вперед всех пиявок в округе накормил.

Когда меня Этальбер вытащил - веришь, нет - гроздьями висели.

- А мальчишка?

Бенедикт несколько раз тряхнул головой, разгоняя нехорошее, что встало перед глазами.

- Что от него осталось, в мешке несли. День я отлежался, по вассалам людей послал - предупредить, да самострелы на тропах насторожить.

- Думаешь, вернутся?

- Ох, не знаю! Там, где тати мальчишку рубили, земля плотная каменистая, травы почти нет. Между камней я и нашел… - Бенедикт завозился, поднимаясь, - пойдем, покажу.

Раскрасневшаяся от вина физиономия барона, вмиг покрылась испариной.

- Сейчас постою немного, привыкну.

- Может в другой раз? Тебе бы отлежаться.

- На том свете отдыхать будем, - обозлился барон на собственную слабость.

В спальне, со дна сундука, Бенедикт достал маленький резной ларец.

- На, смотри.

Под крышкой, завернутая в кусочек полотна, лежала женская подвеска. В полпяди примерно. В центре венчика из красно-фиолетовых на просвет рубиновых лепестков остро сиял крупный неровно ограненный алмаз. От него гроздью спускались мелкие чистые, оправленные в золото, камешки.

- Оттуда, - Роберт так и эдак поворачивал подвеску. - Ни у кого раньше такой не видел?

- Нет.

- Ты прав, такая вещь не могла заваляться в сумке у бродяги с большой дороги, - Роберт бережно завернул украшение в тряпицу и опустил на дно ящичка.

- Прости, Бенедикт, но я так и не понял… ну 'прорубили' к тебе коридор, вольных положили, вассалов припугнули. Но зачем? Почему именно ты?

- Тебя в детстве математике обучали?

Роберт с новым интересом посмотрел на Бенедикта. Трудно было предположить, что рыжий рубака знает такие слова.

- Было что-то такое.

- Я - точка равновесия.

- Это как?

- Смотри, - толстый с поломанным плоским ногтем палец барона стал рисовать на лавке рекогнацию. - С северо-запада и запада у нас Нормандское герцогство, туда не суйся, ладно, если ноги унесешь. На востоке - графство Вермандуа - пожиже, но и они спуску не дадут. По границе с теми и другими мелкие поместья, которые, ясное дело, тяготеют к могущественным соседям. Их тревожить опасно. А я - в середине. Сижу мирно, ни с кем не ссорюсь. Свои порядки соблюдаю.

А теперь сообрази, что будет, поселись тут, лихой приблуда, принципами не обремененный?

Нацепит такой хват графскую орифламу на палку, и пошел грабить нормандское приграничье. Потом - наоборот - рогатый нормандский шлем, чтобы всем понятно было, кто тут воюет - и в порубежье к Вермандуа. Пока те и другие между собой разберутся, если вообще разберутся, знаешь, сколько добра можно нащипать?

А на стороне правду искать вряд ли кто станет: до Парижа далеко, до Папы еще дальше. Так что удар по мне этому злоумнику очень даже выгоден. И, ведь, почти удалось! Адель с ополчением долго бы не продержались. Дети малы еще воевать.

- Этальбер?

- А что Этальбер? Я еще мальчишкой был, отроком, когда его мать - такая же сопливая как я - в замок в подоле принесла. Отец ее родителям виру заплатил, на меня покричал, не сильно правда - у самого ватага таких же рыжих под ногами вертелась.