Возвращение изгнанника - [4]

Теперь стало возможно устроиться поудобнее и лечь на спину, не натягивая при этом веревку, привязанную к опоре шатра. Ремни при ближайшем рассмотрении оказались из сыромятной кожи, как он и предполагал. Каспар смочил простой узел слюной, впился в него зубами и тянул, грыз и дергал петли до тех пор, пока они не ослабли. Еще несколько минут, показавшихся ему очень долгими, — и вот его руки свободны.

Размяв пальцы и помассировав запястья, Каспар осторожно поднялся на ноги. Медленно, глубоко дыша, он обошел шатер и оглядел территорию лагеря. В другом конце огороженной несколькими шатрами площадки горел костер, одинокий караульный сидел спиной к огню и тихо напевал какой-то незамысловатый мотивчик, очевидно, чтобы не заснуть.

В мозгу Каспара проносились возможные варианты действий. Из своего многолетнего воинского опыта он вынес главный урок: нерешительность приносит больше вреда, чем неверные решения. Можно оглушить караульного и таким образом на несколько часов опередить неминуемую погоню, а можно просто уйти, надеясь, что до рассвета никто не станет проверять пленника. Но, так или иначе, действовать надо немедленно!

Ноги как бы сами собой сделали шаг в направлении одинокой фигуры у огня. Каспар привык доверять своим инстинктам. Больший риск оправдывается большим выигрышем. На цыпочках он приблизился к караульному и встал у того за спиной.

То ли освещение изменилось оттого, что Каспар загородил собой костер, то ли кочевника потревожил какой-то звук, то ли у него просто сработала интуиция, но он вдруг подскочил и обернулся. Каспар встретил его мощнейшим ударом в ухо. У кочевника задрожали колени, глаза разъехались в стороны, а бывший герцог закрепил успех еще одним ударом, теперь уже в челюсть. Кочевник стал заваливаться набок, и Каспар подхватил его, чтобы не устраивать лишнего шума.

Понимая, что его свобода измеряется секундами, он сорвал с бесчувственного тела головную повязку и меч и потянулся к сапогам, но, как ни жаль, размер ноги у караульного был явно меньше, чем нужно.

Он мысленно обругал солдата, который в ночь захвата цитадели отобрал его собственные сапоги. Босиком бежать невозможно. Бывший герцог всегда носил обувь и поэтому не мог похвастать грубой мозолистой кожей на ступнях ног, как у пеших путешественников, а почва в этих краях каменистая — это он успел заметить, как ни мало было у него времени на осмотр местности между своим появлением на равнине и нападением кочевников. На северо-востоке он, кажется, видел небольшое скопление деревьев, но вряд ли в них можно будет надежно спрятаться, а где еще здесь искать укрытие, Каспар не представлял. Итак, вырисовывался единственно возможный план: найти обувь и уйти как можно дальше, поднявшись вверх по нависающей над лагерем скалистой гряде, куда всадникам будет не добраться.

Каспар замер на секунду, прислушиваясь, а потом быстро, но предельно осторожно зашагал к самому большому шатру. С мечом на изготовку он отодвинул шкуру, закрывающую вход. Внутри кто-то храпел, вероятно, мужчина; из того же угла доносилось еще чье-то посапывание. Во мраке Каспар почти ничего не видел, поэтому он подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Через несколько секунд он смог разглядеть по левую сторону от входа третью фигуру, судя по размеру, ребенка.

Столь нужная ему пара сапог стояла у небольшого сундука, где, по всей видимости, хранились ценные вещи, принадлежащие вождю. С кошачьей грацией, неожиданной для такого крупного мужчины, Каспар скользнул к сундуку и присмотрелся: размер, кажется, подходящий. С сапогами в руке он вернулся к входу, но из шатра не вышел. Его раздирали противоречивые чувства. Он почти не сомневался, что его догонят и вновь возьмут в плен, а скорее всего — и убьют, если только он не придумает какой-нибудь уловки. Но какой? А пока он тут раздумывает, драгоценные секунды утекают, превращаясь из союзников во врагов.

Нерешительность никогда не была присуща герцогу Оласко. Он вгляделся: под рукой у спящего вождя — как он и ожидал — горкой лежало оружие, приготовленное на случай внезапной тревоги. Подкравшись к спящему, Каспар дотянулся до кинжала. Широкое, длинное лезвие было изготовлено специально для того, чтобы вспарывать врагам животы; кинжал не отличался ни изяществом линий, ни богатством украшений. Взяв его в руку, Каспар невольно вспомнил о кинжалах, которыми пользуются кочевники пустыни Джал-Пур в Кеше. И тут же мелькнула непрошеная мысль: а нет ли у его захватчиков и кочевников Джал-Пура общих корней? Язык джалпурцев имеет отличное от кешианского происхождение, но зато квегский язык является диалектом кешианского, а именно на квегский чем-то похож язык захвативших Каспара кочевников.

Вернувшись на исходную позицию, Каспар задержал взгляд на спящем ребенке. В темноте он не мог разобрать, мальчик это или девочка, тем более что волосы у ребенка доходили до плеч и спал он лицом к стене. Резким, коротким движением кисти Каспар вонзил кинжал в земляной пол. Скрежет лезвия о почву потревожил малыша: он заворочался, но, к счастью, не проснулся.

Каспар выскользнул из шатра. Несколько быстрых взглядов по сторонам подтвердили его ожидания: неподалеку нашелся бурдюк, наполненный водой. Очень неохотно Каспар отвернулся от коновязи. Верхом на лошади он имел бы больше шансов выжить, но, пока он будет седлать ее, кто-нибудь обязательно проснется. А если даже и не проснется, то для этих людей украденная лошадь перевесит любые другие соображения и сведет на нет то немногое, чего Каспар, быть может, добился, оставив возле ребенка вождя воткнутый в землю кинжал.