Возвращение - [33]

— Я в твои дела лезть не хочу, — предостерегающе поднял руку собеседник. Да и ты поменьше с чужими болтай. Мало знаешь, на допросе легче… Что, да как, меня не касается. Только вижу, серьезное дело ты задумал, да вот не угадал… Лоханулся в чем-то.

— Да какие там тайны, — отмахнулся Георгий. Ему отчего-то захотелось поделиться своими бедами с этим незнакомым, по сути, человеком, чуть похожим на актера, сыгравшего в старом фильме про войну, одессита по имени Костя. Как его, Бернес. Точно. Изумился мимоходом Георгий, вглядевшись в сидящего напротив него человека. Такой же непокорный светлый чубчик, только рыжий. Открытая, на удивление располагающая к себе, улыбка. И даже голос. Чуть хрипловатый, насмешливый.

— Все одно на одно наложилось… А тут этот, из джипа, ни с того ни с сего накинулся. Ну, чего мне делать было, если он мне кулаком в глаз целит. А портфель на автомате схватил. Сам не ожидал… — однако ограничился он лишь кратким пересказом последних событий.

Естественно, Георгий ни словом не обмолвился про обидчиков, устроивших стрельбу в сельском доме. Сказал только, что болел, мол, тяжело. Еще про сгоревший в селе дом вспомнил. Про мать…

По лицу слушателя видно было: даже то, что поведал Георгий про свою непутевую жизнь, вызвало у того живой интерес и участие.

— Чего не сказал, твое, — подвел итог Мельник, когда Георгий окончил рассказ.

Он кивнул на стопки: — Давай матерей наших помянем.

Выпили не чокаясь. Михаил крякнул, втянул носом воздух и потянулся за папиросой: — Ничего, если закурю? На легкое не повлияет?

Георгий лишь дернул уголком губ: — Если возьмут меня, то в камере, так понимаю, никто спрашивать не станет… Кури, чего уж там.

Михаил глубоко затянулся терпким дымом: — Про мать-то неспроста сказал, — наконец произнес он изменившимся голосом. — Про то, за что на зону попал, все, кого ни спроси, говорят, случайно, или по ошибке, там… Я честно скажу, за дело мне пятерик впаяли. Первый. Потом еще три добавили, но это уже другая песня. А первый срок — законно получил.

Он вдруг замолчал, подумал, однако, махнул рукой: — Чего уж там, сколько в себе ни таи, а поделиться с кем-нибудь тянет.

— В двадцать пять я сел, — продолжил Мельник неторопливый рассказ. — Врать смысла нет никакого. За все сполна рассчитался, от звонка до звонка.

— Работал на заводе. Слесарил. После армии устроился, через год на четвертый разряд сдал, еще через два — на пятый. В институт поступил, на заочный… Да и жил в этой вот квартире, с матерью. Все вроде нормально было, даже жениться подумывал. Была одна девчушка на примете. А тут мать заболела. Сильно. Нужно операцию делать. А за все про все врачи в клинике полста лимонов заломили. Тогда, в начале девяностых, если помнишь, миллионы были. А как такие деньги собрать? Мне на заводе с премией больше трех и не платили. И то с задержкой месяца на два, а то и три. Побегал я, потыркался, решил в заводоуправление сходить, ссуду попросить.

— И главное, выслушал меня главный… вернее, генеральный. С участием, кофе угостил. Заверил, все будет хорошо. Даже заявление помог написать, и не на займ, а на материальную помощь. Твердо заверил, что все будет.

— Я прямо взлетел. Домой прибежал, мать обрадовал. Неделя прошла, тихо, вторая. Мать молчит, да я понимаю, тяжело ей. Но сдержался. Выждал еще семь дней, а после отправился в бухгалтерию. Как, мол, там мое заявление.

— Оттуда в Приемную. А секретарша, сучка, пальчиками листки поковыряла и говорит: "Отказано вам, в связи с отсутствием финансовых средств. Странно, что, дескать, не сказали".

Михаил выпил, но даже не стал закусывать. Он только вытряхнул из мятой пачки новую папиросу: — Психанул, конечно. Дверью врезал так, что штукатурка полетела. Иду назад в цех, руки трясутся, в глазах туман от злости. И тут вижу — дверь в кассу приоткрыта. Оглянулся, никого, кассирша, видно, в расчетный отдел выскочила, да заболталась. Я бочком, бочком, голову за стойку просунул, а там в сейфе стопками деньги… Ну, прикинул, сколько в пачке будет, и пять штук вытянул. По карманам рассовал, и ноги. До конца дня доработал, бегом домой. Мать обрадовать. А вечером меня и взяли. Вот в эту дверь позвонили, и мордой в пол. А после КПЗ, суд, и привет, на север.

— Там, в кассе, видеокамера оказалась… Так что быстро обернули. Это после сообразил, что у кассирши я эти деньги утащил… Баба на суде мне в лицо орала. Мол, супостат. А я разве думал… — рассказчик поморщился. — Ладно, проехали.

— Ну а добавили за что? — попробовал отвлечь Михаила слушатель.

— Тут вовсе судьба, видно, распорядилась, — Мельник сощурился, припоминая. — Директор наш, как после выяснилось, зарплату не потому, что не мог, задерживал. Он, тварь, нас на акции крутил. Чтобы народ вконец обнищал, да бумажки эти ему продал. Ну, не лично ему. Там в управе сидел пенек какой-то скупал. Не для себя, конечно. А через два года… я к тому времени на УДО потихоньку готовиться начал, с новой партией в лагерь, этот с завода, главный, прибыл. Взяли его на каких-то маклях с Казначейскими бумагами. Я ему сперва ни слова не сказал. Бог с ним, думаю.