Возвращение Иржи Скалы - [64]

Санаторий для душевнобольных…

Иржи Скала стоит у окна просторного вестибюля и задумчиво глядит на газоны, прорезанные песчаными дорожками. Думал ли он когда-нибудь, что попадет сюда, на эту окраину, думал ли, что окажется в этих стенах?

Широкие белые двери распахиваются, и в светлом прямоугольнике появляется мужская фигура в белом халате. Этого человека знают многие. Это он воспитал сотни студентов, которые до сих пор любят его, исцелил сотни больных, вспоминающих о нем с благодарностью. Это он написал десятки поэм, принесших радость тысячам человеческих сердец. Врач и поэт.

Скала проходит в широкие двери, садится на хромированный стул у профессорского стола. «Это лицо не меняется, — думает он, — как не изменилось и философское спокойствие профессора». Просто не замечаешь, что углубились морщины и седина посеребрила волосы. За золотыми очками в глазах профессора, живых и умных, искрится неистребимая молодость.

Сколько лет тому назад Иржи Скала по просьбе профессора «катал» его в истребителе? После крутых подъемов, пике, штопоров и переворотов через крыло профессор вылез из самолета бледный, измученный, но лицо его было по-прежнему спокойно, когда он сказал:

— Ну и адская у вас профессия. Жаль, что вам не довелось применить свое замечательное умение…

Это происходило вскоре после Мюнхена. Командиром авиаполка, где служил Скала, назначили молодого полковника, у которого было две страсти — авиация и искусство. Недели через две он уже знал в полку всех мало-мальски способных пилотов и бортмехаников, а в городе — всех сколько-нибудь известных людей искусства. Словно прожил здесь не один год.

Он погиб под топором фашистского палача. Ему-то Скала и обязан знакомством с профессором.

…Профессор молчит и пристально смотрит в лицо гостя. Но этот взгляд не смущает и не обижает Скалу. «Вот видишь, — говорит себе профессор, — скольким молодым людям ты завидовал, когда у тебя, жадно вкушавшего жизнь, годы оставили морщины на лице. Этому летчику ты завидовал тоже. Тогда, в самолете, ты украдкой глядел на его красивый, четкий профиль и завидовал и свежести этого лица, и спокойствию, с которым молодой человек ведет самолет. И ты боялся, как бы он не заметил, что тебе не только страшно, но и завидно…»

— Пути судьбы неисповедимы, — вполголоса говорит профессор.

Скала пристально смотрит на него.

— Вы имеете в виду мою жену? — тоже тихо спрашивает он.

— Я имею в виду всех, друг мой. Ее, вас, себя и вот его…

Суховатой старческой рукой профессор указывает на невысокий книжный шкаф, занимающий всю стену. На нем среди безделушек стоят несколько фотографий в рамках. На одной из них — улыбающееся лицо офицера в летной форме.

Скала смущен: он никак не может вспомнить фамилию полковника, который познакомил его с профессором. Ведь они недолго служили вместе, всего лишь около полугода после Мюнхена.

— Он любил людей искусства, — говорит Иржи, чтобы скрыть смущение.

— Не только искусства, — улыбнулся профессор. — Людей вообще. А кстати, почему мы с тобой на «вы»? — говорит он, заметив партийный значок на отвороте пиджака Иржи. — Да, он любил людей, — возвращается профессор к прежней теме. — А то, что он так много общался с людьми искусства, — чистая случайность. Дело было так…

Скала встревожен.

«Не за тем же он пригласил меня сюда, чтобы рассказывать о полковнике, — думает он. — Вспомнил, фамилия этого полковника — Страник, Антонин Страник. По специальности он был инженер… Видимо, с Карлой случилось что-то страшное, и потому профессор умышленно затягивает разговор. Ведь он понимает, с каким нетерпением я жду хоть слова о Карле». Не в силах подавить волнение, Иржи почти не слушает спокойного повествования профессора.

Антонин Страник попал в незнакомый город как раз в те дни, когда партия перешла в подполье, рассказывает профессор. Первый коммунист, с которым он здесь познакомился, был актер Славик, тоже впоследствии погибший, его замучили еще до суда гестаповцы. Вот почему Страник так сблизился с художественной интеллигенцией. Да это было и безопаснее с точки зрения конспирации: кутежи, веселые домашние сборища, а на самом деле трудная работа подпольщиков. Да, молодец был полковник! В партию он вступил, еще будучи студентом-технологом…

Скала нервно закуривает сигарету, это удается ему только с третьего раза. Профессор замолкает на полуслове, снимает золотые очки и тщательно протирает их носовым платком.

— Ты, наверное, решил, что я бездушный человек, — тихо говорит он, щуря близорукие глаза. — Это не совсем так, друг мой… Не бойся, если бы дело было совсем плохо, я немедля сказал бы тебе. Нет, она не безнадежна, но выздоровление наступит далеко не сразу. Я больше боюсь за тебя, чем за нее… — Профессор делает паузу, Скала не сводит с него тревожного взгляда. «В чем дело?» — думает он.

— Она пыталась покончить с собой, — говорит профессор, опуская глаза. — Самым глупым способом, говорю как врач. Самым волевым способом, признаю как человек… Кстати, практически у нее и не было другой возможности… Она разбила себе голову о стену. И очень сильно, друг мой. Счастье еще, что в тесной тюремной камере у нее не было места для разбега…