Возвращение Иржи Скалы - [30]

Лойза молча прижимает руку Иржи к своей широкой груди — мол, все старое забыто. Да, по правде говоря, он никогда и не обижался на Иржи за отчуждение.

Они идут молча, Иржи знает, что Лойза ведет его за околицу, к месту их мальчишеских игр — кирпичному заводу. Издалека виден круглый навес двухэтажной обжигательной печи: со всех сторон к нему лепятся домики рабочих, за ними зияет глубокий глиняный карьер.

Историю этого заводика Иржи знает со слов отца. Отец не раз рассказывал ее, хотя сам не помнит первых дней завода.

Много лет назад в деревне поселился некий Геймала. Его прозвали «американец», потому что он долго жил в Америке. Был это неусидчивый человек, предприимчивая натура, то и дело брался за новые затеи. Сперва он хотел построить мельницу и взялся за дело по-американски — начал с каменоломни, чтобы обеспечить стройку дешевым камнем. Тут-то он и обнаружил большие залежи кирпичной глины. Этот участок испокон веков назывался «На глине», местные жители примитивным способом делали необожженный кирпич для домашних нужд.

«Американец» сделал несколько буровых проб, а потом за гроши купил у общины несколько гектаров этого пустыря. И начал строить, но не мельницу, а кирпичный завод. Извел на это дело все свои капиталы, зарвался с кредитом в банке и кончил тем, что разорился дотла. Адвокат, который вел дела «американца», купил на аукционе всю эту кипу несбывшихся планов, чтобы хоть как-нибудь оправдать не полностью полученный гонорар. Несколько лет он совсем не занимался своим приобретением, и постройка ветшала. Потом его сын, тоже адвокат, взялся за нее. Во всей округе не было ни одного кирпичного завода, так что имело смысл вложить деньги в такое предприятие. Новый владелец, конечно, отказался от широких замыслов «американца» и построил небольшую печь для обжига, которой хватало, чтобы покрыть весь местный спрос на кирпич.

В деревне появились новые люди — несколько рабочих семей, среди них и дед Лойзы. Жили они особняком, их сторонились даже самые бедные сельчане. И в самом деле, разве это люди? Говорят, что они едят даже кошек и собак. В церкви их не увидишь, по субботам хлещут водку и ром, затевают скандалы, драки. Детей у них что мух, живут как свиньи, глаза бы не глядели на их берлоги! Но работают как лошади, тут уж ничего не скажешь. Сельский человек с таким сбродом никогда дружить не станет. Во-первых, потому, что он завидует рабочему: у того как-никак регулярный заработок — хоть и скудный, зато наличными, — и он не зависит от сельских богатеев. Но главное вот в чем: мужик гордится собственным домом, какая бы жалкая халупа это ни была, и смотрит свысока на рабочих, которые живут в бараках при фабрике.

Со школой ребятишки рабочих были не в ладах. Зимой еще туда-сюда, но с весны и до осени — какая там школа! Чуть ли не с четырех лет малышей заставляли работать — переворачивать и сушить кирпич, надо было ловить каждый час хорошей погоды, иначе семье нечего будет есть зимой. Оплата на заводе сдельная, нужно было поднажать.

Но со временем жизнь в деревне изменилась. Началась мировая война. Тут уж стало не до кирпичей: ни каменщика, ни столяра или плотника днем с огнем не сыщешь во всей округе. Вообще в деревне не осталось ни одного здорового мужчины. Вот тогда у семей рабочих и сельчан появились общие интересы: богатым крестьянкам понадобились рабочие руки — помогать в поле, а женам рабочих, которые не могли прожить на скудное пособие, надо было подработать, чтобы прокормить детей. И вот беднячки и жены рабочих сообща гнут спину на кулацком поле. А работа сближает. И не только работа. Мужья-то почти все в одном полку служат, иные даже в одной роте. Стало быть, интересно узнать, что пишет соседке ее «мужик», и хочется рассказать, что написал свой. Слово за слово завязывается дружба. Вскоре крестьянка легко соглашается, что разговоры о том, что в семьях рабочих едят кошек и собак, просто поклеп. Правда, старый Кунц иной раз поймает и пристукнет собаку, но только потому, что у него чахотка, а собачье сало, говорят, помогает.

И еще одно сближает жен рабочих и бедных крестьянок: общее озлобление против ненасытных сельских богатеев. Женщины видят, как мироеды набивают себе мошну, как они везут из города серебряные приборы, шубы да диваны для своих парадных комнат. За деньги кулак не даст горожанам ни горстки муки, ни картофелины. Хоть плачь, хоть на коленях ползай — не поможет. Принеси что-нибудь стоящее, хозяйка ощупает вещь со всех сторон, трижды вывернет ее, потом милостиво насыплет тебе мешочек муки.

— Ах, подлюги! — говорят беднячки и жены местных рабочих, видя все это. — Будь у нас что жрать, мы бы сами дали этим отощавшим от недоедания.

Чем ближе к концу войны, тем чаще в рабочих бараках по ночам светятся окошки. Батя приехал! Рваный, обросший, иной раз даже с винтовкой. «Молчок, понятно?» — приказывает мать изумленным ребятишкам, когда на рассвете отец со своей винтовкой уходит в туманную мглу. «Зеленых» становится все больше. Сперва это только рабочие с кирпичного, потом среди них появляются и мужики. Ведь они служили в одном полку, пример заразителен. С кулацких дворов по ночам исчезают поросята, а иной раз целый теленок.