Возвращение Иржи Скалы - [28]

Шрифт
Интервал

Вот они уже около дома Свозилов. Скала ждет Иржика, в сердце растет ликующая беспредельная радость. Наконец мальчик вернулся с молоком, ему не терпится.

— Вы капитан, верно?

— Откуда ты знаешь, Иржик?

— У нас тут тоже была Красная Армия. У дедушки жил капитан, у него было столько же звездочек, сколько у вас. Три, а сверху еще одна.

— Верно, Иржик.

— Мой папа тоже капитан. — Мальчуган не сводит глаз с погонов.

— Так, так, Иржик, а если он так же искалечен, как я…

Мальчик на минуту останавливается и серьезно, внимательно рассматривает лицо Скалы.

— Это с вами в самолете случилось? — спрашивает он с детской непосредственностью.

— Почему ты так решил, Иржик?

— У вас голубые петлицы, значит, авиация. А потом, у вас ожоги. Где же еще человек мог так обгореть, как не в самолете? Из автомобиля можно выскочить.

— Да, это случилось в самолете, — подтверждает Скала. И впервые, рассказывая свою историю, страстно жаждет сочувствия. — Самолет загорелся, я один уцелел. В госпиталь меня привезли всего в ожогах. Потом пересаживали мне на лицо кожу по кусочкам. Больше сорока операций было. И вот что получилось. Страшный, да?

— Страшно, когда больно, — умные глаза мальчика пристально глядят на Скалу. — У меня один раз нарывал палец, ох, до чего больно было, пока доктор не разрезал. Я бы гордился, если бы мой папа перенес на войне то, что вы, — рассудительно добавляет он.

Скала не верит своим ушам.

— А таким лицом отца ты бы тоже гордился?

— Таким лицом — больше всего! — восклицает мальчик. — По крайней мере все видят, как он воевал.

— Иржик, Ирка, куда ж ты запропастился? — слышится женский голос.

— Я тут занят, бабушка, — серьезно откликается мальчик.

— Он со мной, мамочка! — кричит Скала, в несколько прыжков пробегает через сад и двор и кидается в объятия матери.

— Я так и знал, бабушка! Я так и знал! — твердит Иржик и тянет бабушку за передник. Объятие кажется ему слишком долгим.

Прибегает отец. Мужские слезы — трудные слезы. Но попробуй скрой их — льются, капают на гимнастерку сына.

— В школу сегодня не пойдем, верно? — нарушает Иржик первые минуты растроганного молчания.

— Погоди, сначала позавтракаем, — бабушка глотает слезы. Уж ее-то не обманешь, она тотчас узнала бы сына и с таким лицом.

— Да, досталось тебе… — отец говорит вслух то, о чем думает Иржи.

— Еще бы! — вмешивается Иржик. — Горел в самолете! И сорок операций ему сделали. Во! — В его голосе такая гордость, что взрослые не могут сдержать улыбку.

— Что было, то прошло, — резюмирует Скала.


Пахнет домашним хлебом, солодовым кофе и медом с отцовского пчельника. На коленях у Скалы сидит Иржик, с обеих сторон родители; они то и дело недоверчиво притрагиваются к сыну: явь это или сон? Отец изо всех сил старается сохранить невозмутимость, а сам то похлопает сына по спине, то коснется его плеча, то погладит руку. Да, в самом деле, это не сон! А чувства матери более непосредственны: она просто не отпускает руки сына, иногда подносит ее к губам, и глаза ее увлажняются слезами.

Эх, друзья, боевые друзья, дорогой товарищ Буряк, довелось ли тебе испытать радость такой встречи?

Жена, да, конечно, это счастье — снова увидеть жену… Но вот отец, у которого вздрагивает подбородок, и мать, что стиснула руку сына и не выпускает ее, словно боясь, чтобы не рассеялся счастливый сон…

— Не понимаю, бабушка, — восклицает неугомонный Иржик, — чего ты все плачешь? А что бы ты делала, если бы папа не вернулся?

Бабушка и дед тянутся к мальчику, но отец не отпускает его. Он прижимает сына к себе и шепчет ему на ухо:

— Я для тебя вернулся, Иржик. Только ради тебя!

Мальчик слезает с колен отца, оглядывает всех и качает светловолосой головкой.

— А почему нет мамы?


Три дня дома — целительный бальзам от всех терзаний, мук, отчаяния и неверия.

— Мать, вечером нам надо зайти посидеть в трактире. Сама понимаешь… — говорит однажды отец.

— Ну, ясно, — вставляет Иржик. — Ведь еще не все видели папу.

Мать неохотно соглашается. Лучше бы сын остался с ней. Но что поделаешь, мужское большинство против нее, даже этот поросенок Ирка. Значит, идем в трактир.

Собрал ли кто-нибудь односельчан на эту встречу или их привело простое любопытство, но только даже в дни ярмарок и церковных праздников в трактир едва ли набивается столько народу, сколько пришло послушать Иржи Скалу.

Началось официально: председатель местного национального комитета произнес вступительную речь. Батюшки мои, да ведь это Лойза Батиста, однокашник Лойзик, тот самый босоногий мальчишка, что сочувствовал мне, когда мать не позволяла мне ходить босиком в апреле! Моя мать жалела Лойзика за то, что у него нет башмаков, а Лойзик жалел меня за то, что мне не разрешают ходить босым.

Как, однако, возмужал Лойзик. Мужики недовольно помаргивают, слушая его речь, Лойзик то и дело повторяет «нужно, товарищи», «необходимо, товарищи», «мы должны, товарищи», а им это что комариное жужжание. Но Лойзик невозмутим, он провозглашает славу Советскому Союзу, Готвальду, и горячо целует Иржи в обе щеки. Со всех сторон раздаются рукоплескания, чувствуется, что от души. Ай да учителев Ирка! Тощий был такой, а в летчики пошел, кто бы подумал! Сгорел чуть не дотла, а смотрите-ка, воротился! Бра-а-во, бра-а-во!


Рекомендуем почитать
Слушается дело о человеке

Аннотации в книге нет.В романе изображаются бездушная бюрократическая машина, мздоимство, круговая порука, казарменная муштра, господствующие в магистрате некоего западногерманского города. В герое этой книги — Мартине Брунере — нет ничего героического. Скромный чиновник, он мечтает о немногом: в меру своих сил помогать горожанам, которые обращаются в магистрат, по возможности, в доступных ему наискромнейших масштабах, устранять зло и делать хотя бы крошечные добрые дела, а в свободное от службы время жить спокойной и тихой семейной жизнью.


Хрупкие плечи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Ты, я и другие

В каждом доме есть свой скелет в шкафу… Стоит лишь чуть приоткрыть дверцу, и семейные тайны, которые до сих пор оставались в тени, во всей их безжалостной неприглядности проступают на свет, и тогда меняется буквально все…Близкие люди становятся врагами, а их существование превращается в поединок амбиций, войну обвинений и упреков.…Узнав об измене мужа, Бет даже не предполагала, что это далеко не последнее шокирующее открытие, которое ей предстоит после двадцати пяти лет совместной жизни. Сумеет ли она теперь думать о будущем, если прошлое приходится непрерывно «переписывать»? Но и Адам, неверный муж, похоже, совсем не рад «свободе» и не представляет, как именно ею воспользоваться…И что с этим делать Мэг, их дочери, которая старается поддерживать мать, но не готова окончательно оттолкнуть отца?..


Мамино дерево

Из сборника Современная норвежская новелла.


Свет Азии

«Эдвинъ Арнольдъ, въ своей поэме «Светъ Азии», переводъ которой мы предлагаемъ теперь вниманию читателя, даетъ описание жизни и характера основателя буддизма индийскаго царевича Сиддартхи и очеркъ его учения, излагая ихъ отъ имени предполагаемаго поклонника Будды, строго придерживающагося преданий, завещенныхъ предками. Легенды о Будде, въ той традиционной форме, которая сохраняется людьми древняго буддийскаго благочестия, и предания, содержащияся въ книгахъ буддийскага священнаго писания, составляютъ такимъ образомъ ту основу, на которой построена поэма…»Произведение дается в дореформенном алфавите.


Любящая дочь

Томмазо Ландольфи очень талантливый итальянский писатель, но его произведения, как и произведения многих других современных итальянских Авторов, не переводились на русский язык, в связи с отсутствием интереса к Культуре со стороны нынешней нашей Системы.Томмазо Ландольфи известен в Италии также, как переводчик произведений Пушкина.Язык Томмазо Ландольфи — уникален. Его нельзя переводить дословно — получится белиберда. Сюжеты его рассказав практически являются готовыми киносценариями, так как являются остросюжетными и отличаются глубокими философскими мыслями.