Возвращение - [12]

Эмиред нахмурился, но виду, что сердится, не подал.

— Мы и оберегаем, а сосед северный войной нам грозит, полки собирает. Разве не слышишь, как уже плачут вдовы да дети наши?

— Слышу я, всё слышу. Но разве нельзя войну ту остановить? Разве многого россы требуют? — старик обвёл руками сидящих. — Только и всего, что деревни не жечь росские, караваны и путников проезжих не грабить.

— А как же мы тогда жить будем? — удивлённо спросил кто-то из сидящих, но под грозным взором эмиреда заткнулся и потупил взор.

— Только — то и всего, говоришь? — голос эмиреда обрёл твёрдость стали. — Деревни да караваны не трогать? А кто из караванщиков разрешения ходить по землям нашим испрашивал? Кто деревни строить позволял на землях наших, богом и пращурами нам данных? — эмиред думал, что тоном своего голоса отобьёт у упрямого старика всяческую охоту спорить, но не тут-то было, старик действительно был упрям.

— А то когда же земли за рекой Тернивой нашими — то стали? Сколь помнится мне, отродясь они Рутенскими были. И во времена пращура Налаахмеда и до оного. А что до караванов, то разве не к тебе уже вдругорядь росские послы прибывали с предложением? Поведай, почтенный, собравшимся, уж не для того ли, чтобы тропы караванные за откуп великий проезжими сделать? Приезжали к тебе многими подводами, а уезжали малыми кибитками. Может и откуп даден был? К твоему отцу, мне помнится, тоже послы росские прибывали, мира да добра изыскивали. При отце вроде как сладилось. Разве плохо в мире жилось?

— Разве ж жизнь это была воину? Не жизнь, а сон тягучий! — высказал своё мнение самый молодой из старейшин, выдвинувшийся за счёт гибели более старших членов рода.

— Молод ты ещё, чтоб о том судить! — одёрнул его Рахимбек. — Но подумайте, кому мы будем нужны, кроме Росслана? Разве те, кто нас науськивает… — взор старца скользнул по лицам собравшихся. — Не отводите глаза! Вы не хуже моего знаете, что войну не одни мы затеяли… Выступит против нечисти, если та вновь поднимется? Разве помогут они нам в год голодный? Много обид мы от россов вынесли, и по делу, и так, от их вольности, но вспомните и те благодеяния, что от Рутении видели. Не всё средь нас чёрным подёрнуто! Разве не их искусные каменщики столицу нашу строили? Разве ж не те крестьяне — пахари, что мы сожгли-попалили, со света белого извели, нас в трудную годину хлебом одаривали? Молчите? Нет нам за грехи наши перед богом прощения!

— Остановись, старик! — эмиред едва сдерживался, чтобы не схватиться за рукоять меча, висевшего на поясе. — Видно, разум твой помутился от питья да сытности. Ступай домой да отдохни хорошенько. А как выспишься, собирай мужчин рода да к столице спеши. Не к чему нам сейчас ссориться. Ступайте и словам моим следуйте, иначе не будет вам ни чести, ни прощения! — и, поднимаясь со своего ложа: — Я всё сказал!

— Зря ты так, Рахимбек! Плетью обуха не перешибёшь, нельзя эмиреду противиться. И предки наши так жили, и нам так жить! — совсем сгорбившийся старик пристально посмотрел в глаза ссутулившегося Рахимбека. — Не стой на своём, приведи своих людей на защиту крепости!

— Почтенный Маахад, в словах твоих истина ложью покрывается, слабость над силою владеет, ты и сам как я думаешь, так что же мне не по сердцу советуешь?

— Как я думаю, никому не ведомо, но ты прав, и впрямь многие как ты рассуждают, но не многие столь глупо языком своим владеть осмеливаются. Стар я, может и мудрости во мне не прибавилось, но знаю, коли воинов своих не приведёшь, ещё большее зло познаешь. А что до пращура и писаний его, то не всё ли едино, что там записано? Что бы он ни советовал, всё равно люди по-своему переиначат.

— Может и прав ты, Маахад, только я хочу жить так прадед учил: пахать землю, города и сёла строить, а меч… А меч в руки брать только против нечисти, для того, чтобы жизнь мирную защитить да злу не дать вторгнуться.

— Эхе — хе, упрям ты. Видно, и впрямь суждено роду твоему сгинуть. Не захотел понять ты меня, а я добра тебе желал. Не та сегодня Рутения, чтобы друзей своих в обиду не давать, чтобы злу противиться. Зло уже и в ней своё гнездо свило. Что же, путь ты свой уже выбрал. Не стану больше уговаривать. А теперь прощай, может, после жизни и свидимся. — С этими словами старец развернулся и, слегка прихрамывая, пошёл к поджидавшей его когорте всадников.

— Прощай! — тихо повторил ему вслед совсем загрустивший Рахимбек. Много правды было в словах Маахада, много, но разве мог он, человек, противиться словам избранного небесами предка? К миру призывал Налаахмед, и меч в руки брать велел, только чтобы против ворога встать, когда и отступать некуда. Но кто же нынче священные книги читал? А кто читал, то кто вдумывался? А кто вдумывался, правду ли народу оркскому говорил? — Тяжело вздохнув, подгоняемый мрачными мыслями, глава рода Инорского поспешил к стоявшей поодаль одинокой лошади. С трудом взгромоздившись в седло, он дёрнул поводья и, никем не сопровождаемый, направился в родное селение.

Караахмед под личиной старого орка Дервиш-шана уже давно бродил во владениях Рахмеда, подслушивая и выглядывая. А сегодня, поймав большую летучую мышь, привязал под её крыло тайное письмо и отправил оркскому властителю. Вскоре зверёк влетел в распахнутое окно опочивальни эмиреда и, повинуясь отданному чародеем приказу, бросил письмо в руки только что проснувшегося эмиреда.