Возвращение богов - [4]
Неоязычество не в последнюю очередь обязано своим происхождением реакции национально ориентированной интеллигенции на унификаторские и тоталитаристские претензии господствующих структур, неважно, ТНК это или ведущая религия. В нем слишком сильна демократическая тенденция. Хотя бы потому, что язычник претендует на особость, он сам склонен замечать и поддерживать особость другого. С заявления о терпимости к различиям начала свою деятельность WCER. К подлинному федерализму и содружеству народов призывает симпатизирующая неоязычеству и пересекающаяся с ним в своей деятельности «Европейская синергия» (7). А стремление дистанцироваться от тоталитаристских тенденций вызвало полемику между ее лидером Ж.Сенсиром и А.де Бенуа. По словам Сенсира, коричневые идеи синергистам так же чужды, как и красные (8).
Плюралистичность неоязычества более всего проявляется в его религиозных установках и базируется на том, что несмотря на разночтения в понимании вопроса, экивоки в сторону монотеизма и послабления ему, основной вектор неоязыческого понимания того, что связано с абсолютом, развернут в сторону политеизма.
Один из основных идеологов и разработчиков неоязыческой тематики Владимир Авдеев, в своей книге «Преодоление христианства» выделил 16 признаков многобожия, отличающих его от монотеизма. Вот некоторые из них:
«1. Естественное природное происхождение политеистических религий, их органическая связь с космосом, культурой, обычаями и пространством, занимаемыми данным народом».
Действительно, еще в середине XIX века немецкий филолог и философ Макс Мюллер отмечал парадоксальность ситуации, когда в Европе арийские по языку и крови народы, являются носителями семитической по происхождению религии. Естественное происхождение отличает язычество от религий, которые, как, например, христианство, навязаны силой.
«2. Отсутствие претензий на свою исключительность и истинность».
Сознание язычника стремится уйти от единственного, заданного на веки вечные понимания истины, свойственного монистическими доктринами. Уйти от догматической уточненности. Истина понимается как конкретная и все возрастающая сложность, а не как нечто застывшее (Андриена Риш) и неизменное. Такое понимание проблемы близко тому, что подразумевал под реляционной истинностью К.Манхейм (9). Нет истины одной и на все времена. Язычник видит в противоречии и диалектике не столько богохульство, сколько динамику, необходимую для поддержания жизни в движении. «Противоречие — настоящий двигатель жизни; стремление искоренить его — стремление к смерти» (А. де Бенуа).
«3. Отсутствие претензий на моральное превосходство и на особую роль в истории»
Естественно способствовать укреплению своей веры, но язычество не страдает манией величия мировых монорелигий, не стремится к мировому господству, как христианский или коммунистический миссиолизм. Оно апеллирует к малой народной традиции и различает «языки». Поэтому язычество не стремится к победе во всемирном масштабе. К такой победе, в результате которой сам субъект веры оказался бы на краю исчезновения. Оно дорожит кровью избранных. Сознавая малочисленность рядов своих сторонников, оно отстаивает свой естественный ареал распространения, а не занимается прозелетизмом и духовной экспансией на чужих землях.
«4. Терпеливое, уважительное отношение к чужим святыням».
«5. Отсутствие принуждения к обращению в религию».
«6. Вольное толкование культа и всей знаковой системы религии».
Язычество «учит индивидуальной свободе и активному сопротивлению светским властям в случае недовольства их политикой» (пункт 8), а не покорности, терпению и подчинению. Язычник решительно сопротивляется идее послушания «всемогущему богу». И действительно, какой покорности можно ожидать от правых нонконформистов, готовых отстаивать свою свободу с помощью приемов славяно-горицкой борьбы. В этом пункте члены неоязыческих организаций наиболее радикально расходятся с такими пацифистующими сектантами, как, например, кришнаиты.
«10. Отсутствие обязательной исповеди» и
«11. Индивидуальная ответственность за содеянное на уровне религиозного сознания»,
а не перекладывание ответственности за содеянное на мифических первогрешников. Из индивидуальной ответственности вытекает и необходимость признания права на индивидуальный выбор и отказ от проекта коллективного спасения, чем особенно грешит никонианское православие.
«12. Проповедь счастья на земле», а так же
«13. Витальность и жизнерадостность религий и их обрядовой стороны»(10).
Язычеству свойственен умеренный гедонизм и культ жизнеспособности и здоровья, стремление к свободному творческому самовыражению, а не унылый аскетизм. Естественно, что члены неоязыческих организаций, будучи в основном выходцами из городских семей, в значительной степени прошедших в своем развитии путь от традиционной иерархии отношений к умеренному эгалитаризму, признают равенство и взаимодополняемость полов. В этом отношении язычники в большей степени являются современными людьми, чем ортодоксальные сторонники традиционных конфессий.
Религиозная позиция европейского и русского неоязычества вырабатывается в полемике с христианством. Собственно неоязычество во многом и началось с нападок на православие. Яркий пример — окопавшийся в вятских лесах главный вождь и идеолог Русского Освободительного Движения Доброслав. Как говорил Ницше, «средство сделаться пророком своего времени, теперь то же самое, как и прежде: надобно жить в стороне, с'небольшими знаниями, с немногими мыслями и с очень большим мнением о самом себе: в конце концов у нас является вера, что человечество не может существовать без нас, потому что мы, совершенно очевидно, существуем без него»
Перспективы языческого движения. Автор выражает благодарность видным отечественным антропологам Т.С.Балуевой, Н.И.Халдеевой и А.М.Мауреру за помощь в написании раздела по расовой проблематике. Многие утверждения в этой главе встретили категорическое неприятие уважаемого ученого сообщества, и ответственность за них несет только автор.
Монография посвящена одной из ключевых проблем глобализации – нарастающей этнокультурной фрагментации общества, идущей на фоне системного кризиса современных наций. Для объяснения этого явления предложена концепция этно– и нациогенеза, обосновывающая исторически длительное сосуществование этноса и нации, понимаемых как онтологически различные общности, в которых индивид участвует одновременно. Нация и этнос сосуществуют с момента возникновения ранних государств, отличаются механизмами социогенеза, динамикой развития и связаны с различными для нации и этноса сферами бытия.
Воспоминания известного ученого и философа В. В. Налимова, автора оригинальной философской концепции, изложенной, в частности, в книгах «Вероятностная модель языка» (1979) и «Спонтанность сознания» (1989), почти полностью охватывают XX столетие. На примере одной семьи раскрывается панорама русской жизни в предреволюционный, революционный, постреволюционный периоды. Лейтмотив книги — сопротивление насилию, борьба за право оставаться самим собой.Судьба открыла В. В. Налимову дорогу как в науку, так и в мировоззренческий эзотеризм.
В монографии впервые в литературоведении выявлена и проанализирована на уровне близости философско-эстетической проблематики и художественного стиля (персонажи, жанр, композиция, наррация и др.) контактно-типологическая параллель Гессе – Набоков – Булгаков. На материале «вершинных» творений этих авторов – «Степной волк», «Дар» и «Мастер и Маргарита» – показано, что в межвоенный период конца 1920 – 1930-х гг. как в русской, метропольной и зарубежной, так и в западноевропейской литературе возник уникальный эстетический феномен – мистическая метапроза, который обладает устойчивым набором отличительных критериев.Книга адресована как специалистам – литературоведам, студентам и преподавателям вузов, так и широкому кругу читателей, интересующихся вопросами русской и западноевропейской изящной словесности.The monograph is a pioneering effort in literary criticism to show and analyze the Hesse-Nabokov-Bulgakov contact-typoligical parallel at the level of their similar philosophical-aesthetic problems and literary style (characters, genre, composition, narration etc.) Using the 'peak' works of the three writers: «The Steppenwolf», «The Gift» and «The master and Margarita», the author shows that in the «between-the-wars» period of the late 20ies and 30ies, there appeard a unique literary aesthetic phenomenon, namely, mystic metaprose with its stable set of specific criteria.
Книга представляет читателю великого итальянского поэта Данте Алигьери (1265–1321) как глубокого и оригинального мыслителя. В ней рассматриваются основные аспекты его философии: концепция личности, философия любви, космология, психология, социально-политические взгляды. Особое внимание уделено духовной атмосфере зрелого средневековья.Для широкого круга читателей.
Книга дает характеристику творчества и жизненного пути Томаса Пейна — замечательного американского философа-просветителя, участника американской и французской революций конца XVIII в., борца за социальную справедливость. В приложении даются отрывки из важнейших произведений Т. Пейна.
Книга известного французского философа Мишеля Фуко (1926–1984) посвящена восприятию феномена безумия в европейской культуре XVII–XIX вв. Анализируя различные формы опыта безумия — институт изоляции умалишенных, юридические акты и медицинские трактаты, литературные образы и народные суеверия, — автор рассматривает формирование современных понятий `сумасшествие` и `душевная болезнь`, выделяющихся из характерного для классической эпохи общего представления о `неразумии` как нарушении социально — этических норм.