Возвращение - [3]

Уразумев эту нехитрую истину, мальчик открыл для себя, что, сосредоточившись на каком-то одном упражнении, упускает другие, причём самые простые. Например, он никак не мог обогнать зайца, а когда всё-таки научился догонять и хватать зверька за уши, стал проигрывать Учителю в беге на длинные дистанции. Как-то вечером Учитель сказал, что он неправильно расходует жизненную силу после десятой мили, но как расходовать её правильно, объяснять не стал, вероятно, полагал, что мальчик должен выработать это ощущение самостоятельно.

И ещё он плохо переносил воду. Тот жар, из которого он вышел, был несовместим с водой. Особенно тяжело ему приходилось после двух часов пребывания под водой — мышцы деревенели, координация разбалтывалась, дыхание, заторможенное для «бесшумного» вдоха и выдоха через тростинку, подводило, когда следовало сразу напасть на Учителя или бежать по горам…

Чуть позже ему никак не удавалось справиться с высотой. Бегать по верёвке он научился легко и уверенно. Но когда Учитель смазал шнур, и без того сплетённый из скользкого женского волоса, конопляным маслом, он без страховки не мог сделать на нём простой шпагат.

К тому времени он ходил уже не над рекой, в которую, как оказалось, даже на мелководье можно было падать с любой высоты, а над деревьями. Вся сложность этой тренировки заключалась в понимании ветра и, конечно, в технике блокировок при падении на ветки… А едва он научился не бояться предательского скольжения под ногами, Учитель вдруг начал прослаблять шнур. Пока он был натянут как струна, мальчик всегда мог схватиться за него, если срывался, но поймать свободно болтающуюся, ненадёжную, как сам ветер, опору стало невозможно. Как-то, несколько раз подряд довольно жестоко разбившись о ветки, он начал спорить:

— Учитель, я всегда буду натягивать верёвку сам. Больше я никому не доверю этого… Зачем мне учиться на провисшей верёвке, если я умею неплохо ходить по натянутой?

— Неплохо? — удивился Учитель, даже не подняв брови. — На прошлой неделе я видел, как ты потерял равновесие и вынужден был мечом сделать отмашку, чтобы не свалиться.

— Но я удержался! — решил упорствовать мальчик. — Кроме того, меня сбил ветер. На такой высоте его никто не способен предвидеть.

Ветер в горах гулял как получится, и его действительно невозможно было угадать. Поэтому в последнее время, чтобы не делать штрафных упражнений, он разработал, как ему казалось, безупречную технику — при «потере пространства» он выхватывал меч, выносил его против падения и энергичным выпадом возвращал равновесие.

Правда, возникала сложность… Если отмашка не помогала, за время падения на деревья нужно было не только выбрать самое «мягкое» дерево, не только «собраться» для удара о ветки, но и вогнать меч в ножны, потому что потерю оружия он и сам себе не простил бы.

— Мастер способен предвидеть любой ветер при любой погоде. Или ты надеешься, что тебе позволят перебраться, например, через замковый ров безветренным солнечным утром? — В уголках глаз Учителя появились лучики тщательно скрываемой улыбки. — Открою тебе самую кошмарную тайну нашего ремесла — сколько ни занимаешься этим делом, всегда оказывается неподходящая погода.

«Неподходящей погодой» скорее всего называлась ночная буря с градом и ураганным ветром. Насладившись эффектом, Учитель продолжил:

— К тому же я всё жду, когда ты потеряешь меч. Уж тогда-то я отыграюсь за все твои… изобретения.

— Ты разрешил действовать так, как мне удобно.

Учитель уже не улыбался, всем видом он демонстрировал недоумение. Но приказывать напрямую не решился, иначе как же тогда понимать его уроки упорства и стойкости?

— Я тысячу раз говорил — так не делают.

— Если так никто не делал до меня, это не значит, что так вообще нельзя делать. Может быть, я развиваю наше искусство.

Это уже вызов. Учитель всегда считал и не раз давал мальчику понять, что оба они — жалкие недоучки, которым достались лишь крохи изысканного боевого искусства седой старины, изобретённого ещё Лотаром Желтоголовым, Великим и Непобедимым Устранителем Зла, основателем Белого Ордена…

— Что? — Наконец-то Учитель позволил себе выразить удивление. Это плохо, очень плохо, сейчас что-то будет. — Тогда марш на верёвку, но предупреждаю, я сделаю её «живой». Раз ты такой «мастер», я не буду изобретать очень уж сложное колдовство, но… В общем, вперёд!

— Колдовство — против правил, — мальчик действительно побаивался. То, как ведёт себя намасленная и прослабленная верёвка — сущая мостовая по сравнению с тем, как она начинает дёргаться, если её начинить оживляющей магией. — Ты сам говорил, что приёмы магического боя начнёшь применять, когда я получу хотя бы белый пояс по контрмагии.

— Хорошо, считай, ты только что получил его. Марш наверх!

Оставалось только проклинать свой несдержанный язык и бежать наверх. Разумеется, пройти по «живой» верёвке не удалось. Мальчик не решился делать отмашку мечом, всё равно это было бесполезно. А если судить по тому, что он так и не сумел сосредоточиться для контрзаклинаний, белый пояс ему присудили чрезмерным авансом…

Но это всё были цветочки. Настоящая мука пошла, когда начались «серьёзные» упражнения с мечом. Собственно, как сказал Учитель, постигнуть меч до конца невозможно. Но он как-то высказался, что питает надежду, может быть несбыточную, что мальчик хотя бы изредка научится ощущать его «своим» оружием, не больше. К тому же левая рука у мальчика отставала от правой, что для фехтовальщика было непростительным недостатком, с которым и мечником называться невозможно.