Возвращение Айши - [40]

— Откуда ты знаешь? — вскричала Атене, глядя на него в упор.

У Симбри отвалилась челюсть, и его тусклые глазки заморгали.

— Оттуда же, откуда я знаю многое другое. Госпожа, было бы куда лучше, если бы ты сказала чистую правду.

Лицо Атене стало пепельно-серым, щеки ввалились.

— Кто тебе сказал? — шепнула она. — Ты, Шаман? — Она напоминала готовую к броску змею. — Если так, я наверняка узнаю об этом, и, хотя мы одной крови и всегда любили друг друга, ты дорого поплатишься за предательство.

— Атене, Атене, — перебил ее Симбри, подняв свои ручки, похожие на когтистые лапки. — Ты же хорошо знаешь, что это не я.

— Тогда это ты, странник с обезьяньей мордой, посланник злых духов. Почему я не убила тебя сразу же? Ну, эта ошибка поправимая.

— Госпожа, — мягко ответил я, — уж не думаешь ли ты, что я колдун?

— Да, — отрезала она, — я думаю, ты колдун и твоя повелительница обитает в огне.

— Тогда, Хания, — сказал я, — лучше не навлекать на себя гнев таких слуг и таких повелительниц. Скажи, каков был ответ Хесеа на твое сообщение о нашем прибытии.

— Послушай, — подхватил Лео, прежде чем она успела ответить. — Я хочу задать один вопрос Оракулу на той горной вершине. Нравится это тебе или нет, я все равно пойду туда, а уж потом вы можете выяснить, кто из вас сильнее: Хания Калуна или Хесеа из Дома Огня.

Атене молчала, может быть, потому, что ей нечего было ответить. Наконец она сказала со смешком:

— Стало быть, таково твое желание? Но там нет никого, на ком ты захотел бы жениться. Огня там больше чем достаточно, но нет прекрасного, бесстыдного духа в обличий женщины, который сводил бы мужчин с ума, внушая им вожделение. — Тут ее, видимо, осенила какая-то тайная мысль; лицо исказилось гримасой боли, дыхание стало прерывистым. Тем же холодным голосом она продолжала: — Странники, эта земля имеет свои тайны, заповедные для чужеземцев. Повторяю вам: пока я жива, путь на Гору вам заказан. А ты, Лео Винси, знай, что я обнажила перед тобой свое сердце, ты же говоришь, что ищешь так долго не меня, как я в своей наивности полагала, а демона в женском обличий, которого никогда не найдешь. Мне не пристало обращаться к тебе с униженными просьбами, но ты знаешь слишком многое.

Поэтому я даю тебе на размышления всю ночь и весь завтрашний день до заката. Я не беру обратно своих предложений; завтра вечером ты скажешь мне, согласен ли ты взять меня в жены, когда придет время, а оно непременно придет, согласен ли ты править этой страной, обрести величие и счастье в моей любви; в случае отказа ты умрешь вместе со своим другом. Выбирай же между местью и любовью Атене, ибо я не допущу, чтобы со мной обращались как с ветреницей, которая пожелала незнакомца — и была отвергнута.

Эти слова, произнесенные медленным-медленным шепотом, одно за другим падали с ее губ, точно капли крови из смертельной раны. Наступило молчание. Никогда не забуду этой сцены. Старый колдун пристально наблюдает за нами, его тусклые глазки моргают, как глаза ночной птицы. Лицом к лицу с Лео стоит величественная женщина в царском одеянии: ее взгляд полон холодной ярости и ненависти. Перед ней — высокий, широкоплечий Лео, спокойный, решительный, железной рукой воли подавляющий все страхи и сомнения. А справа я, внимательно следящий за всем, что происходит, и размышляющий, долго ли еще остается жить злополучному «другу», который снискал ненависть Атене.

Так мы стояли, глядя друг на друга, и вдруг я заметил, что пламя светильника заколыхалось, мое лицо овеяло сквозняком. Оглянувшись, я увидел, что нас уже не четверо. В тени стоял высокий человек. Ничего не говоря, человек неуклюже шагнул вперед, и я увидел, что ноги у него босые. Достигнув круга, очерченного светильником, он разразился свирепым хохотом.

Это был Хан.

Атене подняла глаза на мужа; если меня что-нибудь и восхищало в этой страстной женщине, то только ее красота, — но на этот раз я был восхищен ее поразительной смелостью. На ее лице не было ни гнева, ни страха, лишь презрение. А ведь для страха у нее были веские причины, — и она это знала.

— Что ты здесь делаешь, Рассен? — спросила она. — И зачем ты явился сюда с босыми ногами? Иди пей вино и ухаживай за своими придворными дамочками.

В ответ послышался хохот — хохот гиены.

— Что ты слышал? — спросила она. — Отчего так развеселился?

— Что я слышал? — прохрипел Рассен между взрывами отвратительного веселья. — Я слышал, как Хания, последняя представительница царского рода, правительница страны, гордая владычица, не позволяющая прикоснуться к своему платью этим «придворным дамочкам», и моя супруга, моя супруга, которая — заметьте, чужестранцы, — сама предложила мне жениться на ней, потому что я, ее двоюродный брат, правил половиной этой страны и был самым богатым вельможей во всей стране, потому что надеялась приобрести еще большую власть, — так вот, я слышал, как эта самая Хания навязывается безымянному страннику с желтой бородой, который ее ненавидит и хотел бы от нее бежать, — он закатился визгливым хохотом, — а он отверг ее с пренебрежением, с каким я не отверг бы последнюю женщину в этом дворце.