Возвращение алтаря Святовита - [5]

– Дайва! Выходи! – крикнул Петер, – Здесь никого нет.

Попасть в дом они так и не смогли. Входная дверь оказалась заперта на врезной замок, который больше бы подходил к сейфу, чем к жилому помещению. Даже узкие оконца башни прикрывались жалюзи из прочной стали, как в бронетехнике. Попытаться же без лестницы влезть на крышу к слуховому отверстию, через которое Дайва смогла бы пробраться, Петер посчитал чистой авантюрой. Тем более что в одной из пристроек была обнаружена кирпичная печь с утварью и запас стеклянных банок с крышками, залитыми воском. В них находилось целое сокровище для давно успевших проголодаться путников. Насущный вопрос о пропитании стоял остро, и всё остальное как бы отошло на задний план. Дайва наполнила чугунок водой, а Петер, раскупорив банку, высыпал дроблёный горох, после проверки которого отправил размокать, подкрепив весь процесс фразой:

– В мою бытность, во время Великого поста, мне как-то довелось попробовать одно замечательное блюдо в знаменитом «Строгановском» трактире. Мы с друзьями были веселы и настойчивы, и упросили повара поделиться рецептом.

– Вкусное? – В этот момент девочка сглотнула слюну, и в её животе забурчало.

– Через пару часиков можно будет сварить, а пока давай-ка сходи в лес. Я у края поляны маслят видел. Смальца у нас целая крынка, так что нажарим грибов и будем обустраиваться. Хотя день сегодня и скоромный, нам выбирать не из чего, – Петер заговорщически подмигнул. – Тем не менее, – подняв указательный палец вверх, – то, что я приготовлю, будет очень вкусно, как в старые славные времена, поверь мне на слово.

Отправив Дайву в лес, Петер вынул из чемодана обмылок, спустился к реке и оправился. После чего снял с себя одежду и осторожно вошёл в воду. Буквально через два шага он стоял по пояс, а следующим погрузился с головой. По-лягушачьи проплыв пару метров и ощутив силу течения, чертыхнулся. Пришлось возвращаться. Выстирав и выжав до скрипа одежду, довольный собой Дистергефт побрёл наверх, где переоделся и столкнулся с новой напастью. Во дворе не было натянуто ни одной верёвки, на которой можно было бы просушить одежду. Это требовалось исправить. На скрученной вчетверо суровой нитке, которую он натянул между колодцем и летней кухней, затрепыхались брюки с рубашкой, привязанные (чтоб не улетели) носки и светло-синие трусы, похожие на бриджи. Закончив, он снял с верха поленницы, сложенной у стены, впритык к печке несколько самых тонких поленьев и открыл дверцу топки.

* * *

Грибница у опушки оказалась богата. Несмотря на очень засушливое лето, Дайва набрала целую плетёную корзину с горкой и успела сплести венок из цветов, как ей захотелось пройти дальше, вглубь леса. Углубившись по только ей заметной тропке в болотные заросли, пройдя шагов пятьдесят, она повернула налево и, перескочив через яму, напоминающую давно осевшую могилу, заметила бьющий из-под земли ключ. Проследив, куда течёт студеная водица, от которой кожа покрылась мурашками, стоило только коснуться ладонью, девочка двинулась вдоль бегущего ручейка, аккуратно обойдя земляничные кусты, вышла к зарослям малины и остановилась. Здесь обитало пернатое царство. Повзрослевшее птичье потомство уже давно покинуло родительские гнёзда, но не собиралось далеко улетать. Где ещё можно найти столько ягод? Залюбовавшись обилием ярких расцветок холок и спинок птиц, Дайве стоило неосторожно хрустнуть сухой веткой, как птичье царство сразу встревожилось, залопотало, забило крыльями, и малинник вмиг ожил. Птицы вспорхнули и, выражая свое недовольство гамом, разлетелись по веткам деревьев. Углядев среди высохших огромные, ярко-бордовые, готовые взорваться своим соком от одного прикосновения ягоды, девочка не утерпела и поднесла ветку прямо ко рту, с жадностью проглатывая слетающие от лёгкого прикосновения языка плоды. Они были одновременно сладкие и кислые, даже медовые, отчего очень скоро утолили жажду, но возбудили голод. «Волшебный лес», – пронеслось у неё в голове, когда услышала, как её зовёт Петер Клаусович, которого она про себя называла товарищ профессор. Хотя он и представился ещё в поезде как кандидат наук, профессор звучало более подходяще для такого образованного человека. Тем более что внешностью, особенно пенсне, он очень походил на одного учёного, увиденного ею на картинке в музее истории религии и атеизма, когда в позапрошлом году они всем классом ходили в культпоход.

«Дайва! Ау! Дайва!» – разносилось по лесу.

Дайва побежала к поляне, где оставила корзинку, и кусты расступались перед ней, подобно верным пажам, указывая дорогу.

Петер Клаусович, одетый в футболку с модной оранжевой полоской, заправленной в нелепые, явно от пижамы брюки, подтянутые по самые рёбра, и парусиновые теннисные туфли, был взволнован. В одной руке, измазанной сажей, он держал бумажный кулёк, из которого виднелись пшеничные сухари, а во второй газету.

– Ой, сухарики! – обрадовалась Дайва.

– Ты знаешь, какое сегодня число? – строго спросил «профессор».

– Двадцатое июля. Скоро каникулы закончатся. Я у себя в дневнике отмечаю, так Любовь Константиновна посоветовала, а что?