Возвращаясь к себе - [45]

Она села рядом с дочерью, взяла ее за руку. Сияние глаз погасло, тревога проступила в них.

— Что-то случилось?

— Нет… Да… Случилось… Но ты не волнуйся: ничего плохого…

Краснея, сбиваясь, путаясь в словах, Лена все рассказала.

— Дурочка, — прижала ее к себе мама. — Что ж ты стесняешься? Открытый мир — как хорошо! Сейчас найдем в «Золотых страницах» подходящую фирму, завтра сфотографируешься и летом полетишь в Лондон. Увидишь Темзу, Биг-Бен, Тауэр, Гайд-парк. Обещай, что постоишь на мосту Ватерлоо. Ах, какой прекрасный был фильм…

Лена смотрела на мать в изумлении:

— О чем ты говоришь, мама?

— Ну был такой фильм — «Мост Ватерлоо». Очень трогательный. Помню, бегали его смотреть по сто раз.

— Ох, мамочка, ох, — задыхаясь от смеха, ткнулась матери в плечо Лена. — Какая ты у меня смешная…

— Вот еще, — притворилась сердитой мать. — Ничего смешного. Хороший фильм, не то что нынешние стрелялки.

Лена оторвалась от матери. Взглянула на нее с укоризной:

— Ты разве не понимаешь? Он ищет жену, хочет познакомить меня со своей мамой, собирается снимать другую квартиру — трехкомнатная, по их меркам, женатому человеку мала. А ты — «Мост Ватерлоо».

— Да понимаю я, понимаю, — смущенно и быстро заговорила Наталья Петровна. — Только все это так неожиданно… Скрытная ты у меня… Наверное, я растерялась, ты уж прости.

Она робко коснулась руки дочери.

— Ничего-ничего, — спохватилась Лена и обняла мать. — Обязательно постою на мосту. Он в самом деле красивый?

— В кино — очень. — Наталья Петровна провела рукой по Лениным волосам. — Поезжай, — повторила она. — Я готова всю жизнь писать тебе письма — хорошо, что у нас теперь есть компьютер, можно не зависеть от почты, — лишь бы ты была счастлива.

Они сидели обнявшись, как две подруги, думая о неожиданных поворотах судьбы, но потом пришлось все-таки встать и подойти к телефону, который звонил и звонил, время от времени делая короткие перерывы, чтобы отдышаться, набраться сил и настойчиво затрезвонить снова.

— Кто это такой упорный? — мимоходом удивилась Наталья Петровна. Таким упорным был, разумеется, Дима.

7

Что приятнее — путешествие или то, что ему предшествует? А может быть, «послевкусие», когда, возвернувшись, извлекаешь из глубин чемодана подарки, раздаешь шампуни, лосьоны, купальные шапочки, щедро предоставляемые туристам, фирменные пакеты с кофточками и майками, спешишь проявить слайды, смотришь их и переживаешь все вновь: вот ты у своего отеля, а вот на фоне Биг-Бена, в Виндзорском замке — темновато, правда, но это же Виндзор! — вот Темза, и ты стоишь на романтическом мосту Ватерлоо… Путешествия продлевают жизнь, мало того — проживаешь еще одну, другую, на твою не похожую. Прежде Лена об этом только читала, теперь предстояло убедиться в этом самой.

Огненно-рыжий Ален терпеливо стоял на платформе у первого вагона, как договорились, и даже если бы не описал его так точно Стив, Лена узнала бы Алена сразу — по спокойному взгляду уверенного в себе человека, добродушному отношению к окружающим, отсутствию всякой нервозности, обычно присущей пассажирам метро.

Широко улыбаясь, он шагнул Лене навстречу — высокий, крупный, с большущей сумкой через плечо.

— Вы Лена? А я Ален, друг Стива. Сядем?

Сели на длинную лавку, переждали грохот уносящегося к следующей станции поезда.

— Это вам. — Из своей огромной сумки Ален вытащил другую, поменьше, тоже на длинном ремне. — С ней можно ехать к нам, в Лондон.

— Вы надолго в Москву?

— Надолго. На целый месяц. Буду, как прежде, жить в МГУ, там же преподавать — на Ленинских — о, простите, — на Воробьевых горах. — Ален мечтательно улыбнулся. — В круглом зале всегда по субботам танцы; у вас такие красивые девушки…

Лена улыбнулась тоже.

— Может быть, показать вам Москву?

— Спасибо, не надо. Я ее хорошо помню, хотя теперь, говорят, она изменилась. Но Кремль и колокольня Иван, и собор Василия, я надеюсь, остались?

Ален расхохотался собственной шутке.

— Ну и как, нравится вам Москва? — спросила Лена, в общем-то не сомневаясь в ответе.

Но Ален ответил странно.

— Куски отдельные нравятся — Красная площадь, маленькая улица в центре — забыл, как называется.

— Наверное, Арбат, — подсказала Лена. — Она теперь пешеходная.

— О, нет машин? Здорово!

— Художники продают свои картины, поэты — стихи…

— Как у нас, на Кренбери-стрит. Скажите Стиву, чтобы сводил вас туда обязательно! Там всегда были битники, хиппи, теперь — буддисты. Много разноцветной Азии… А у вас больше всего я люблю все равно Ленгоры, общежитие МГУ. Там живо, весело, там я узнал настоящую устную речь, не как в книгах. — Ален снова расхохотался. — Я только приехал — тогда, в первый раз, — не успел еще разложить вещи, а Владимир, сосед по блоку, распахнул мою дверь — без стука! — и говорит:

— Ну что, пришелец, айда в столовку, нажремся от пуза!

Веришь ли, Helen, я испугался: учил-учил язык, а фразы не понимаю. Вынул записную книжку, достал из кармана ручку, сел к столу.

— Подожди, Владимир, сейчас все запишу. «Пришелец» — это тот, кто пришел? Но я прилетел. Значит, я «прилетчик»? «Пузо» — это живот, верно? Но почему «нажремся от пуза», а не «до пуза», скажи! «Нажремся» тоже не очень понятно, но я догадался…