Возвращаясь к себе - [36]

— Но с Димкой…

— Знаю, знаю! Обидно, да. Такая духовная близость бывает нечасто. Но как раз из-за нее он и робел. А тут попалась энергичная Таня.

— Знаешь, что однажды он написал? Что теперь все понял — на расстоянии. Стоит на посту и думает.

— Так что же он написал?

— «Ты мне светила одной стороной, как Луна. Другую твою сторону я не знал. Не решался даже себе представить…»

— Поэтично. Куда твоему писателю. А письма его, как я погляжу, не оставляют тебя равнодушной?

— Ты знаешь, нет, — после некоторого колебания призналась Лена. — Но я ему обо всем сообщила.

— Долго думала? — печально спросила Катя.

— Нет, не долго… Совсем не думала.

— Ну и напрасно, — осудила подругу Катя. — Во-первых, жестоко, а во-вторых, неразумно.

— Неразумно?

— Ага. Всегда нужно оставить мостик, по которому можно вернуться, — так мне говорила мама.

— Не хочу я никуда возвращаться, — грустно сказала Лена.

— Мы не знаем себя, — живо возразила Катя. — Мама говорит…

— У тебя мама — как Библия! — неожиданно вспылила Лена. — Что ты все на нее ссылаешься?

— А мы с ней дружим, — просто объяснила Катя. — Ну, пока. Завтра, как я понимаю, на лекции не придешь?

— Заметила? — смутилась Лена.

— Еще б не заметить, — засмеялась Катя. — Понедельник, четверг… Почему, кстати, не воскресенье? Гляди, скоро сессия, пожалуй, допропускаешься…

Лена повесила трубку, пошла к себе и повалилась без сил на тахту. Почему, в самом деле? В понедельник и семинар, и серьезные лекции, а она не ходит, безрассудно наращивая долги. Внезапно в ней вспыхнул гнев — его совершенно не интересуют ее дела! Ему все равно, что она пропускает чуть ли не половину занятий, да еще платных! Зачем он оставил в Москве свой мобильник? Почему она не смеет позвонить дежурной? Всегда звонит он! Ведь могут же его позвать к телефону?

— Слишком сложно, — обронил он небрежно в ответ на ее несмелый вопрос. — Лучше я сам буду тебе звонить. А мобильник — это уже доказано — мешает творчеству.

Видела она плоды его творческого труда! Не дай бог никому пережить такое страшное разочарование… Может, поэтому она так осмелела — прочитала эту бездарную — да! — серятину и осмелела? Во всяком случае, колебаться и сомневаться Лена не стала. Она пойдет к нему сегодня, сейчас! Ей так хочется его видеть, с ним быть — ощутить его пальцы на своей груди, внезапное волнение — предчувствие страсти, — а потом — такой взрыв, что, кажется, ничего больше не нужно, и какая разница, талантлив он или нет и что он там пишет?

Лена решительно встала, оделась и, ни о чем больше не думая, ничего не страшась, пошла знакомым путем к переезду. Клубились на суровом ноябрьском небе темные тучи, пустынной была платформа — последние дачники разъехались по домам, — пустой прогромыхала разболтанная электричка.

— А тучи, глянь, какие тяжелые, видать, снежные, — сказала та самая стрелочница с оранжевым, свернутым в трубку флажком, что так орала однажды на Лену.

Теперь она улыбнулась Лене как доброй знакомой, еще раз взглянула на небо, сладко потянулась под яркой, тоже оранжевой курткой и скрылась в будке, где, должно быть, ждал ее чай и какая-никакая снедь, где было, должно быть, тепло и уютно.

Лена не успела улыбнуться в ответ и, пожалев об этом — рассеянно, мимолетно, — свернула в лес на знакомую тропинку, выводящую прямо к новому корпусу. Несмотря на заверения Миши, она стеснялась входить в Дом творчества через главный вход, идти по обширной его территории на виду у всех, и всегда замирало сердце, когда проходила она мимо дежурной. Иногда, впрочем, Миша встречал Лену на станции.

Тихо было в лесу. Деревья сбросили последние листья. Голые, сиротливые, они протягивали корявые ветки к неприветливому, хмурому небу в покорном ожидании последних дождей и первого снега. Лишь вечнозеленые сосны и ели покойно и равнодушно встречали грядущую зиму.

Неясная печаль настигла Лену незаметно и вкрадчиво, затопила ее смятенную душу, заставила биться тревожно сердце. Она остановилась, прижала руку к груди. Отчего так больно бьется сердце? Отчего такая тоска? Как та стрелочница в оранжевом, Лена тоже взглянула на небо. Тучи клубились упрямо и грозно, надежно упрятав робкое осеннее солнце. Тихо… Ни звука, ни дуновения ветерка. Исчезли, улетели птицы — те, кому положено спасаться от зимы в южных краях, — а те, что остались, попрятались в предчувствии непогоды.

Она все медлила и как будто чего-то ждала, не решаясь свернуть к Дому творчества. Что она скажет Мише? Как объяснит свой внезапный приход? Она, что ли, боится? Похоже, что да. Лена вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которая ослушалась взрослого, сильного, сердитого человека, обладающего над ней некой властью.

— Да что это я, почему? — сказала Лена, и странно прозвучал ее голос в тихом, пустом лесу.

Миша всегда такой ласковый, как он может на нее рассердиться? Наоборот, он, конечно, обрадуется! И разве нет у нее права нарушить их уговор, если ей безумно хочется его видеть?.. Так уговаривала себя Лена, но по-прежнему не двигалась с места.

«Ну и долго ты будешь торчать в лесу?» — спросила она себя, стараясь вернуть утраченное мужество. Но оно упорно не возвращалось, наоборот, ощутимо рос непонятный, постыдный страх. Этот страх нужно было уничтожить, избыть, и выход оставался один: идти к Мише.