Белозеров задумался.
— Знаешь что? Если это правда, то ты уж лучше в слесаря иди. Посоветуйся. Я тоже по секрету расспрошу у котельщиков, работа это или слезы богоматери.
Так и было решено, а на следующий день старый котельщик Грилев рассказывал ученикам о своей профессии. Он был влюблен в нее, и Карюкин окончательно убедился, что и в самом деле котельщиком быть неплохо. Но вот эта глухота…
— А вы не глухой? — спросил он старого рабочего.
— Ого, — ответил тот, — как жует комар, я, конечно, не услышу, а в остальном слух у меня нормальный.
Ученики засмеялись, и Карюкин сразу же после беседы подошел к Белозерову и сказал:
— Знаете, я решил! Буду котельщиком.
Так начиналось перерождение человека. Карюкиным теперь гордится все училище.
Авторитет, завоеванный Белозеровым, помогал ему сцементировать большой и разнородный коллектив учащихся.
…Паровоз стоял на канаве, обрастая с каждым часом новыми деталями. Вот ученики заменяют погнутый буфер новым. Коваженков, смахивая ладонью пот со лба, пригоняет в рамку парораспределителя левый цилиндр золотника. И в самый напряженный момент выяснилось, что одной части — левого инжектора — на свалке нет.
Паровоз был старой системы, и на складах тоже ничего подходящего не нашлось. Ребята пошли к Белозерову. Они требовали как можно скорее достать левый инжектор, и Белозеров вместе с директором училища Скобелевым потеряли сон. Они созванивались со всеми депо Оренбургской дороги, просили порыться на свалках. И все-таки добились своего: левый инжектор был найден.
Группа номер шесть приступила к монтажу.
Притирая наждачной пылью клапаны, Скорохватов с гордостью смотрел на старый «ОД».
— Вань, а Вань, — говорил он мечтательно своему дружку, — а вдруг да он в Сталинград пойдет? А?
— А что ж, может, и в Сталинград.
— Или в Сибирь? За углем? — не унимался Скорохватов.
— И в Сибирь может, — спокойно соглашался дружок, заканчивая монтаж инжектора.
Шел двенадцатый час от начала смены. Глаза подростка покраснели от усталости и слипались. Можно было идти домой, но завтра кончался срок обязательства, и Коваженков прислонялся лбом к холодному цилиндру паровоза, сон проходил, и он вновь продолжал работать.
Так же сосредоточенно и напряженно работала вся группа Михалыча. Облепив паровоз, ребята подтягивали тендер, Зачищали арматуру, что-то все время подвинчивали и подгоняли в этом огромном организме молчаливого «ОД». Судьба паровоза волновала теперь все училище.
Намного перевыполняли норму семнадцатилетний токарь Алеша Кривцов и его сверстник Глеб Глебов. И все это потому, что за обычным обликом паровоза, за этим неустанным напряжением подростки видели раны Сталинграда и славу, которая сопутствует им. Ребята здесь вступили в комсомол. Здесь из месяца в месяц они отвоевывали для училища одно из первых мест во Всесоюзном социалистическом соревновании железнодорожных училищ страны.
В снежную ноябрьскую ночь из широко распахнутых ворот депо вышел «ОД-3113». Машинист дал длинный гудок, и Ваня Коваженков, подбросив угля в клокочущую от огня топку, сказал гордо, как о самом главном, что передумал он в эти двадцать пять напряженных дней:
— Вот мирово-то! Старое корыто поплыло в океан. Пусть попробуют сказать, что оно плохо сделано! Если бы его еще броней одеть и послать к Сталинграду!..
— Ничего, Ваня, — сказал Белозеров. — Он и без брони хорош.
Это была правда. Это можно было видеть по тому, какими счастливыми и удовлетворенными взглядами провожали в новую жизнь учащиеся железнодорожного училища возрожденный «ОД-3113».
