Возрождение - [15]

Он вошел, по пути зацепившись правой ногой о каменную плиту, мгновенно опустившуюся вниз. В коридоре ярко вспыхнули масляные лампы. Наклонный пол едва заметно уводил вниз и упирался в круглую комнату, обставленную больше в сирийском, нежели итальянском стиле. Взгляд Эцио зацепился за картину, висевшую в тайном кабинете отца, на которой был изображен Масиаф – город, в котором некогда располагался древний Орден ассасинов. Но времени думать, имеет или нет значение непонятная обстановка кабинета, не оставалось. Мебели в комнате не было вовсе, только в центре стоял большой кованый сундук, закрытый на два массивных замка. Он оглянулся в поисках ключа, который мог быть где угодно, но ничего не увидел. Эцио уже решил вернуться в кабинет отца и поискать ключи там, когда случайно задел рукой один из замков. Тот открылся. Второй открылся с такой же легкостью. Неужели отец передал ему какую-то силу, о которой он, Эцио, не подозревал? Или замки были настроены на открытие от прикосновения определенного человека. Тайна на тайне, но времени, чтобы разобраться в них, не было.

Он открыл сундук и увидел белый капюшон, несомненно, старый, сшитый из похожего на шерсть материала, который Эцио не узнал. Что-то заставило его надеть, и странная сила прошла сквозь Эциоо. Он опустил капюшон на глаза, решив пока не снимать его.

В сундуке так же находились кожаные наручи, сломанное лезвие кинжала, у которого вместо рукоятки был странный механизм, с помощью которого оно крепилось к наручу, меч, лист пергамента, покрытый символами, какие-то письма, и, что выглядело как часть некоего замысла, письма и документы, о которых говорил отец. Те, что надо было отнести Уберто Альберти. Он вытащил все, закрыл сундук и вернулся в кабинет отца. Потом тщательно закрыл потайную дверь. В кабинете он отыскал брошенную Джулио сумку для документов и сложил туда то, что нашел в сундуке, а потом прицепил сумку к поясу. Туда же прицепил меч. Не имея ни времени, ни желания думать, что же это за странные предметы, и почему отец хранил их в потайной комнате, Эцио поспешил к выходу из палаццо.

Выйдя во внутренний двор, он увидел двух городских стражников. Прятаться было поздно. Его заметили.

– Стой! – крикнул один из стражников, и вместе с напарником двинулся к Эцио. Отступать было некуда. Эцио увидел, как они обнажили мечи.

Эцио вытащил из ножен собственный меч, атакующие приблизились. Оружие было ему не знакомо, но он ощутил легкость и уверенность в руке, как если бы пользовался им всю свою жизнь. Он отбил оба удара, последовавших справа и слева. Искры отлетели от трех мечей, но Эцио ощутил, что его новый меч крепкий и острый. Как только один из стражников ударил, чтобы отрубить Эцио руку, тот шагнул вперед, перенес тяжесть тела на другую ногу и пригнулся, уходя от удара. Стражник потерял равновесие, когда промахнулся мечом мимо головы Эцио. Эцио по инерции поднял меч, и он вошел прямо в грудь стражника, пронзив сердце. Выпрямившись, Эцио едва удержался на ногах, но потом уперся левой ногой в труп и выдернул оружие, развернувшись ко второму нападающему. Тот зарычал и кинулся на Эцио, занося тяжелый меч.

– Прощайся с жизнью, предатель!

– Я не предатель, как и никто из моей семьи.

Стражник рубанул по нему мечом, зацепив рукав, выступила кровь. Эцио вздрогнул. Стражник, видя свое преимущество, шагнул вперед, и Эцио позволил ему приблизиться. Потом подставил подножку, и изо всех сил ударил, целясь в шею врага… Голова упала на землю раньше, чем тело.

Мгновение Эцио стоял в оглушающей тишине, тяжело дыша. Он убил впервые в жизни – впервые ли? Он почувствовал, что в другой, прошлой жизни, у него был огромный опыт в смертельных схватках.

Это ощущение испугало его. Этой ночью ему показалось, что он куда старше, чем считал раньше. И это ощущение пробудило внутри него какую-то странную темную силу. Оно казалось чем-то большим, чем просто последствием от пережитого за эти несколько часов.

Пригибаясь, Эцио бежал по темным улицам к поместью Альберти, ловя каждый звук и постоянно оглядываясь. В конце концов, на грани истощения, но, мысленно подбадривая себя, он достиг дома гонфалоньера. Эцио задрал голову вверх и увидел в одном из боковых окошек слабый свет. Он забарабанил в дверь рукоятью меча.

Когда ответа не последовало, Эцио, нервничая от нетерпения, постучал снова, громче и сильнее. Опять ничего.

И лишь на третий раз окошко в двери немного открылось, и тут же закрылось. Дверь немедленно распахнулась, и настороженный слуга впустил его внутрь. Эцио выпалил, что у него срочное дело, и был проведен в комнату на первом этаже, где за столом, разбирая бумаги, сидел Альберти. Позади него, у угасающего камина сидел в кресле кто-то еще, как показалось Эцио, высокий и крепкий, но точно сказать было нельзя, была видна только часть профиля, да и то неотчетливо.

– Эцио? – Альберти удивленно привстал. – Что ты здесь делаешь в такой час?

– Я. Я не…

Альберти подскочил к нему, положил ладонь на плечо.

– Погоди, сынок. Отдышись и соберись с мыслями.

Эцио кивнул. Стоило ему ощутить себя в безопасности, как навалилась усталость. Осознание произошедшего вечером и ночью, с тех пор, как он доставил письма Джованни, навалилось на него. По медным часам на столе он определил, что уже полночь. Неужели и правда прошло только двенадцать часов с тех пор, как Эцио помогал матери забрать картины из мастерской художника? От злости на самого себя выступили слезы, но Эцио взял себя в руки и произнес: