Возраст гнева - [60]

— Тогда я подготовлю кое-что дополнительно.

В это «кое-что» должны, по моему пониманию, входить боксерские лапы, боксерские перчатки, бинты для ее рук, которые так жалко калечить, ведь женские руки, в принципе, не предназначены для ударов. Но если удар хорошо «поставить», он может решить многие проблемы, связанные с выполнением служебных обязанностей. Необходимо будет прикупить и шлем, лучше не боксерский, а детский для панкратиона, имеющий защитную решетку. Такие шлемы используются в отдельных федерациях карате, где разрешены удары кулаками в голову. И еще, самое дорогое приобретение, о котором я давно для себя подумывал, но никак не решался — боксерский манекен. Если фломастером отметить на манекене точки поражения, это позволит выработать точный удар и довести его до автоматизма…

* * *

Следом пришли «росомахи». Спорить друг с другом они перестали, выглядели почти спокойными и вежливыми.

Капитан Саня как-то органично вписалась в роль хозяйки, взяв на себя выполнение женских обязанностей. Спросив у меня, где тарелки, выбрала самую большую, вымыла, вытерла кухонным полотенцем и высыпала в нее печенье. Пачку чая в пакетиках решительно отодвинула в сторону, взяла с подоконника пачку крупнолистового чая, сполоснула заварочный чайник и принялась колдовать над приготовлением напитка. Чай в чашки разливала тоже она. Мне такое поведение капитана нравилось. Я почти ощущал, что в доме появилась хозяйка.

Когда Радимова закончила приготовления и села на единственный стул в квартире (шатких табуреток на всех не хватало), мы с «росомахами» продолжили прерванный разговор.

Я даже не предполагал, какие последствия могли иметь мои, казалось бы, естественные вопросы…

Глава четырнадцатая

— Как долго продолжалась беседа у Сарафутдинова? И как вел себя Ласкин? Он не высказывал Равилю Эмильевичу никаких претензий?

— По поводу? — спросил Хайлов. — Какие с его стороны могут быть претензии к старому товарищу по службе? Они и раньше были друзьями, воевали плечом к плечу и потом, мне кажется, такими же друзьями оставались. С полуслова друг друга понимали.

— По поводу отказа воевать за ИГИЛ.

— А какие претензии в этом плане Игорь Владимирович вообще мог высказывать? Он что, имеет какое-то отношение к ИГИЛ? — майор Хайлов был, кажется, даже слегка возмущен моими расспросами. Майор с капитаном помогали выводить скованных наручниками задержанных, когда следователь сообщил подполковнику Лыкову о причастности Ласкина к деятельности ИГИЛ. Хайлов, как мне показалось, был на меня слегка зол за выстрел в голову Гоше, предпочитая моему выстрелу выстрел самого Гоши в голову капитану Сане. Это читалось в его тоне. — И вообще, неужели нельзя было поговорить с человеком. Он такой же, как мы, офицер спецназа. А ему пытаются приписать то, к чему он отношения не имеет, только чтобы оправдать его убийство. Теперь, когда он защитить себя не в состоянии.

Я не привык, чтобы со мной разговаривали таким тоном. И когда в боевой ситуации я убиваю врага, я совершаю не убийство, а ликвидацию. Я только перевел дыхание, чтобы ответить, что могу по взгляду определять дальнейшие действия противника, и видел, что Ласкин готов вот-вот выстрелить в капитана уголовного розыска, но сказать ничего не успел.

— Имеет, — ответил за меня начальник штаба отдельного отряда. Очень жестким тоном ответил. — Он больше года за них воевал. В разведподразделении армии бандитов, которая десятками отрезает головы мирным жителям. Понимаешь, что это за армия! Говорят, Ласкин был там не последним человеком. С вами он разговоры такие не вел?

Хайлов ничего не ответил, только рукой махнул.

— Про ИГИЛ вообще ничего не говорил, — более мирно ответил капитан Глючко. — Больше про Россию. Как у нас плохо. Как Россия под Западом прогибается, делает вид, что идет своим путем, но только вид — сверху одни лишь лозунги. В действительности в межгосударственных делах все иначе. И предрекал, что со временем Россия рухнет и станет просто энергетическим придатком Запада, каковым сейчас и является, но только наполовину. Своя промышленность не поднимается, свое сельское хозяйство догнивает. Что-то много раз говорил про всеобщий какой-то синдром мировой цивилизации. Я не запомнил слово. Болезнь какая-то общемировая.

— Танатологический синдром, — сказал я. — Он объяснил, что это означает?

— Нет. У пьяной компании мужиков внимание рассеивается. Каждый что-то говорит, а думает о своем. И друг друга не переспрашивают. А что это?

— Танатология — наука об умирании, — объяснил я. — Танатологический синдром мировой цивилизации — исследование принципов вымирания этой самой цивилизации. Какая-то правда в этом есть, и трудно не согласиться, что человечество загнивает — особенно это касается так называемых высокоразвитых экономически стран. Но это, насколько я слышал, один из основных постулатов у вербовщиков ИГИЛ. Мировая цивилизация вымирает, и человечество следует спасать. ИГИЛ себя и преподносит в качестве спасителя человечества. Путем уничтожения тех, кто хочет жить по-своему…

— Нет, об ИГИЛ разговор не заходил, — сказал, словно точку поставил, капитан Глючко.