Возраст гнева - [11]

— Оставим беспредметный спор, — спокойно произнес он. — Нам есть о чем поговорить серьезно. Дело в том, что у ФСБ имеются сведения, Тимофей Сергеевич, что вас в ближайшие дни попытаются убить.

Я не скажу, что он сильно обрадовал меня таким сообщением. Все-таки меня не каждый день убивают, и я не приобрел еще привычки находиться в постоянном ожидании смерти. Тем не менее возмущенно подпрыгивать я тоже не стал. Наверное, из опасения, что во время моего подпрыгивания мягкое кресло может занять подполковник Лихачев. А я это кресло уже нагрел своим телом. И вовсе не для него. Полковник Свекольников, видимо, ожидал более эмоциональной реакции с моей стороны. И даже расстроился, что я не стал плакать и просить государственной защиты от происков врагов. Но вместе с тем я, как специалист, хорошо понимал, что, если кто-то захочет меня убить, спрятаться будет практически невозможно. Выстрел снайпера с чердака в голову или в спину разом решит все вопросы. Можно, конечно, куда-нибудь уехать, вырыть себе долговременную землянку и затаиться в лесу. Но нельзя же всю оставшуюся жизнь прятаться и жить в ожидании убийцы. Нервы такого напряжения не выдержат. Я не заплакал и не засмеялся…

Вместо меня возмутилась капитан Саня:

— Как! Опять?

— А что, часто пытаются? — спокойно, с насмешкой спросил полковник Свекольников.

— Были попытки… — она благоразумно не стала рассказывать о событиях минувшего вечера. Материалы этого дела пока оставались неизученными.

— Значит, у кого-то есть причины.

— Давайте вернемся к вашему сообщению. Кто это нашелся — такой храбрый и такой неразумный? — капитан уголовного розыска явно переоценивала скромные качества моей боевой подготовки. — Какими бы ни были причины, я бы этого человека сразу записала в самоубийцы. Полагаю, что не ошиблась в определении. Самоубийц, если попытка суицида не удается, обычно отправляют в «психушку». Вот и этого неразумного психа я рекомендовала бы загодя туда определить.

— Это не один человек. Это целая организация. И организация серьезная, на многое способная. Группа вербовщиков ИГИЛ. Мы так подозреваем.

— А зачем им, позвольте поинтересоваться, это нужно? — скромно спросил я. Настолько скромно, словно убить собирались не меня, а, скажем, губернатора, которого всегда сопровождает надежная охрана.

— Им нужно проверить способности человека, которого в этом кабинете называют капитаном частного сыска. Убьют — значит, убьют, не жалко. Если же капитан частного сыска справится с теми, кто придет его убивать, значит, с капитаном стоит работать. Значит, стоит попробовать его завербовать.

— Завербовать в ИГИЛ? — коротко и с легким удивлением хохотнул я, принимая сказанное за шутку.

— Именно так. Завербовать в ИГИЛ.

— То есть сделать из меня правоверного мусульманина? Это вообще-то слишком сложно даже для группы вербовщиков. Если я за свои недолгие, но уже прожитые годы даже православную церковь ни разу не посетил, хотя по происхождению своему и во многих поколениях православный христианин, то уж в мечеть не пойду тем более. Не говоря о том, чтобы воевать за чуждые мне идеалы.

— Вы убежденный атеист? — с легким удивлением переспросил подполковник Лихачев.

Удивление его было мне понятно. По общепризнанному общественному мнению, атеистом в нашем современном российском обществе быть куда позорнее, чем президентом США. Но я не был атеистом. Я просто был невоцерковленным человеком, которому неприятны попы в золоченых рясах, заставляющие других жить так, как сами жить не желают.

Русское общество начала двадцатого века считалось глубоко верующим. С чиновников даже требовали приносить документальное подтверждение того, что они ходят на исповедь и причащаются. А уж простой народ вообще ни одной службы не пропускал. В большинстве своем люди ходили в церковь добровольно. Тем не менее после революции эти же самые простые люди пошли громить те же самые церкви. И не все разрушители были обмануты большевиками. Большинство из них были еще раньше обмануты попами. И я предвидел, что в недалеком будущем народ точно так же пойдет громить ныне выстроенные и отреставрированные храмы. Люди видят правду, как бы ее ни пытались прикрыть поповской епитрахилью.

— Нет, я не атеист. Я верю в Бога. Я даже Библию несколько раз перечитал. И пришел к мнению, что современная русская церковь еретическая. Но принять ислам для меня вообще неприемлемо. Это для меня почти то же самое, что изменить присяге.

— А кто вам сказал, что за ИГИЛ воюют только правоверные мусульмане? Если и мусульмане, то не совсем правоверные. По определению международного сообщества богословов, ИГИЛ является лишь одной из множества тоталитарных сект, претендующих на мировую власть, пытающихся навязать свою волю не с помощью религии, а исключительно с помощью силы. ИГИЛ никак не может отождествляться с настоящим исламом. А правоверный мусульманин — это как раз представитель традиционного ислама. Кроме того, я попрошу вас во избежание ошибки учесть, что ИГИЛ вербует не только бойцов. Особенно сейчас. Пушечного мяса у них достаточно. Им необходимы специалисты — ученые и военные. Насколько мне известно, вам хотят предложить должность инструктора по боевой подготовке со статусом специалиста.