Вознесение черной орхидеи - [116]

Наверное, уже поздно, я ведь позвонила ему около девяти. А время с ним летит незаметно, но, вместо того чтобы посмотреть на часы, протестующее всхлипываю, впиваясь дрожащими пальчиками в его рубашку.

- Не уходите… Я не хочу сама оставаться…

Он гладит меня по голове. Больше нет волнующего эротического подтекста, его цель – успокоить, выровнять мое дыхание, не выдернуть из параллельной реальности внезапного полета, а осторожно вынести на собственных руках из этой захватывающей бездны…

- Только спать будем в разных постелях. Ты согласна?

Кажется, я не вполне понимаю смысла сказанных слов… Киваю, даже не сообразив, какое именно согласие от меня требуется. Смех облегчения и недвусмысленности ситуации нагоняет только через несколько минут.

Глава 17

Говорят, сны – это игры нашего сознания, отражение нашей действительности, переживаний, страхов, желаний и устремлений. Во сне слетают все навесные замки и маски, тут нам не нужно играть заученные роли и сковывать себя цепями общественной морали. Здесь мы никому ничем не обязаны, остается просто лететь на волнах иногда спокойных, иногда тревожных, а иногда безумно приятных сновидений. И если верить ученым, за несколько секунд можно прожить полноценную жизнь и понять очень, очень многое…

Он сегодня осторожен и не так безжалостен, как в позапрошлых киносценариях Морфея. Но мой жестокий фантом всегда верен самому себе до конца. Во сне я забываю зачем мне руки и что ими надо делать – они сжаты, скованы, продавлены в изголовье кровати хваткой его сильных пальцев, зашкаливающий пульс блокирует болевые ощущения, передается через кожу его кровеносным импульсам, вступая в волнующий диссонанс. Но это ничто по сравнению с тем, что происходит в моей голове, какие красочные фейерверки расцветают перед зажмуренными (я не могу держать его взгляд по-прежнему!) глазами от неистового поцелуя, который может рушить вековые сооружения без единого движения тарана. И еще я чувствую… Чувствую боль. Только в этот раз больно не мне, а ему!

Эта нелогичность, смещение полюсов, подмена ролей разжигает возбуждение до той самой зашкаливающей отметки, которую я испытывала только с ним, в его руках, в тех обстоятельствах, в которых, случись это несколькими веками раньше, я была бы просто обязана сигануть вниз с высокой башни, дабы смыть позор бесчестия. Во сне нет эмоций? Это я ни разу не приглашала вас в собственные сны. Сегодня уязвимость переплетена волнующим узором со сладким злорадством, подсознательно я всегда хотела, чтобы он испытал ту же боль, что и я. Мне хочется спросить, в чем же ее источник, но я этого не могу сделать по двум причинам. Во-первых, мой рот закрыт поцелуем, который я ни за что не стану прерывать, а во-вторых, я, кажется, понимаю все нюансы этого осязаемого страдания того самого мужчины, который безжалостно ломал мою волю, лишая права выбора, заковывал на ночь в цепи и возбуждался от моих самых горьких и искренних слез. Это боль бессилия, невозможности противостоять обстоятельствам и… потери? Разве не эти самые кары на его голову я призывала, сжимаясь растерзанной морально и физически жертвой у его ног на полу с глянцевой плиткой/паркетом/ламинатом, сменялись лишь декорации? Справедливость есть, пусть она и настигла его не сразу, а лишь спустя время, когда все это потеряло не только актуальность, но и смысл…

Кажется, он несколько раз просил меня не просыпаться, а я смеялась в его властные губы. Тогда его просьбы сменились на отчаянное «не совершать ошибки». От этого я готова была рассмеяться еще сильнее, и, наверное, так бы и сделала, но разве можно было под его жаркими поцелуями делать что-то другое, кроме как отвечать на них со страстью изголодавшейся по своему хозяину рабыни? Я была намерена испить этот сладкий нектар запредельного удовольствия цвета дабл эспрессо до последнего глотка, зная, что скоро отдам предпочтение иному элитному напитку, может, не столь крепкому и терпкому, но не менее потрясающему и благородному.

Мои мышцы взрываются фонтанами множественного оргазма от одного только поцелуя. Это сон, здесь не обязательно заходить дальше, к тому же я, кажется, сегодня к этому не готова. Как будто его боль вобьется в меня с каждым движением твердого члена толчкообразными инъекциями, чтобы вновь забрать бразды управления моей жизнью, а этого я допускать больше не намерена…

Первая мысль, которая пришла в голову, стоило открыть глаза – «надеюсь, я не кричала во сне!». Тело еще сотрясало сладкой вибрацией откатов волн удовольствия, а мозг уже все разложил по полочкам со скрупулезностью работника канцелярии контрразведки. Я дома, в собственной постели, утро буднего дня, проснулась на пятнадцать минут раньше звонка будильника, а за стеной, в комнате, служившей мне подобием гардеробной, а тетушке – оранжереи, спит абсолютно… не чужой мужчина? Мой новообретенный ангел-хранитель, и вчера между нами проскочила искра, которая поразила неожиданной смелостью и логичностью происходящего. Нет сожаления. Нет смущения. Только последний отголосок Димкиной боли сладким фруктовым соком по истерзанному эго, и новая волна предвкушения, лукавого превосходства и азарта, смешанного с совсем иным, сладким страхом, с разрядом острой эйфории после того, что произошло вчера между мной и Александром…