Возможно, их зовут иначе… - [6]
Однако Антонио уже не слушал жандарма. Он устремился за стойку, откуда низенькая дверца вела во внутреннее помещение кофейни.
Карлотта, розовая, стройная, обрызганная дождем, была похожа на гвоздику в капельках росы. Она так бежала, что еще минуту, наверное, не могла выговорить ни слова. Антонио взял ее за руку.
— Я на секунду, — зашептала она. — Жена коменданта не хотела меня отпускать. Еле вырвалась…
— Новости есть? — прямо спросил Антонио.
Карлотта кивнула.
— Часовые… Два солдата… Один уже, кажется, совсем согласен. Другой еще боится, сомневается… Их имена я тебе скажу. Нужно только условиться о дне и часе. Чтоб это пришлось на дежурство хотя бы одного из них… Я передам, когда уговорю окончательно.
А в это время Ромеро за столом пил вино и говорил своим соседям:
— Ах, все мы были молоды и все бегали за девушками…
И он запел под аккомпанемент пикколо:
4. ОТМЕТКА НОГТЕМ
— Сержант Ламбрино, будьте любезны, передайте мою библию товарищу Бранко. Тюремщик сердито огрызнулся:
— Я вам уже говорил: здесь нет никаких товарищей, есть только заключенные. Я могу передать вашу библию заключенному Бранко. Только сначала сам просмотрю ее.
— Пожалуйста, сержант, — раздался спокойный ответ.
Тюремщик Ламбрино только делал вид, что сердится. На самом деле он был в восторге. Смотрите, пожалуйста, вожак коммунистов, самый главный государственный преступник стал кроток как овечка и читает библию! Ого, видно, не прошли даром эти годы в тюрьме! Переломили-таки голубчика, образумили! Непременно надо будет доложить об этом коменданту тюрьмы. Вот, наверное, обрадуется! Может, даже за такую новость подкинет что-нибудь сержанту Ламбрино, своему верному помощнику!
Ламбрино листает большую черную книгу. Рядом за длинным голым столом в длинной голой комнате сидят политические из внутреннего корпуса и с ними тот, кого в народе зовут Большой Себастьян. О, сержанту Ламбрино давно известно это прозвище. Однако откуда оно взялось, почему народ зовет этого человека Себастьяном, можно только догадываться. Верно, по имени того древнего римского военачальника, которого язычники пытали, мучили, расстреливали из луков, чтобы он отказался от своих верований.
А Себастьян, даже истекающий кровью, умирающий под пытками, ни разу не сдался, не отступился от того, во что верил. Да, да! Конечно, из-за этого сходства узника прозвали Себастьяном, — Ламбрино совершенно в этом уверен. А большим его называют в народе верно потому, что природа создала его таким рослым, сильным и широкоплечим. Даже сейчас, когда Себастьян сидит, видно, что он на голову выше всех своих соседей.
Сержант Ламбрино исподтишка внимательно разглядывает узника. Одежда на нем старая, но чистая и аккуратно заштопанная. Он сам уже много лет стирает и чинит свое платье, и сержанту говорили, что Себастьян гордится этим своим уменьем. Под вытертым от времени свитером четко обозначаются широкие плечи, гордая высокая шея, мускулистые руки. Он уже не юноша, Большой Себастьян, но в его темных, будто взвихренных ветром волосах — ни сединки, и на тонком, янтарно-смуглом лице только две усталые морщины возле твердого рта. Под темными крыльями бровей острые, блестящие, тоже совсем молодые глаза. Сержант Ламбрино избегает встречаться взглядом с Большим Себастьяном. Почему-то ему кажется, что узник отлично понимает и угадывает все его мысли. А тюремщику вовсе не хочется, чтоб Себастьян знал, о чем он думает. Однажды сержант Ламбрино видел, как глаза Большого Себастьяна метали молнии, жгли, испепеляли. Это было, когда заключенного Бранко за какую-то пустячную провинность комендант тюрьмы сеньор Торральва отправил в карцер. Большой Себастьян говорил тогда с комендантом, и сержант Ламбрино готов поклясться, что Торральва струхнул. Во всяком случае, Бранко тотчас же вернули в камеру. «Такие глаза, наверное, были у дьявола, а может, у святых!» — опасливо думает Ламбрино.
Как заключенный Большой Себастьян на редкость спокоен и молчалив. Только «да», «нет», «пожалуйста». Даже не улыбается, и, стало быть, не приходится делать замечания и наказывать за неуместные улыбки. Все же два раза сержанту Ламбрино удалось увидеть улыбку Себастьяна. Один раз, когда тот увидел во дворе тюрьмы ребенка, которого вынесла на солнце жена коменданта. Другой — когда вернулся из карцера Бранко. Только тут, увидев освещенное улыбкой лицо узника, сержант понял, что Большой Себастьян еще молод, что у него живой, веселый, непоседливый нрав, что он добр, смел и отзывчив. И какие у него чудесные — точь-в-точь молодая кукуруза — зубы!
Сержант знает: у Большого Себастьяна нет ни жены, ни детей, ни невесты. Все лучшие свой годы он где-то скрывался, все, что имел, отдал своей партии, своим товарищам коммунистам. Остался у него один только старый отец, как говорят — известный врач.
За время, что Ламбрино служит в тюрьме, Большому Себастьяну позволили только один-единственный раз увидеться с отцом. Ламбрино присутствовал при этом свидании. Отец и сын не могли даже обняться — между ними была двойная решетка. Они только молча глядели друг на друга. Но что это был за взгляд! У тюремщика и сейчас еще мурашки бегут по спине, едва только он вспомнит это свидание. Старик, видно, такой же отчаянный и упорный, как и сын. Те же глаза, то же выражение лица…
