Возьми меня в Калькутте - [3]

Понимая, что мне женщина-цензор на слово не поверят, я принес ей один из томов "Истории Болгарии" академика Державина. Вот, сказал я, самый известный советский болгаровед так и пишет: князь Святослав прошелся по Болгарии с огнем и мечом, угнал овец, соответственно и болгаркам досталось от его ребят...

Мягко улыбаясь, женщина-цезор спросила: а в каком году издан данный том академика Державина?

Я ответил: в одна тысяча девятьсот сорок девятом.

А сейчас какой год? - мягко спросила женщина-цензор.

Я ответил: одна тысяча девятьсот шестьдесят девятый.

Вот видите, мягко сказала женщина-цензор, шестьдесят девятый.

Не понимаю, сказал я.

В одна тысяча девятьсот сорок девятом году наш советский князь Святослав еще мог грабить братскую славянскую страну, угонять овец, насиловать болгарок, строго обьяснила женщина-цензор, но в одна тысяча девятьсот шестьдесят девятом...

Слабые мои попытки хоть как-то оправдаться (за князя тоже) успеха не принесли. Набор книги рассыпали, редактора вышибли с работы, а заодно отправили на пенсию директора издательства.

Вот тебе и личное потрясение.

О-хо-хо...

Поздним вечером в Новоалександровку, в научный поселок, где мы жили с женой, принесли телеграмму из Южно-Сахалинска. Телеграмма была подписана новым директором Сахалинского областного книжного издательства, известным прозаиком, ну, назовем его прозаиком М. Сразу признаюсь, текст телеграммы меня потряс.

"Если вы любите Родину и готовы ей служить, будьте в издательстве такого-то числа в такое-то время".

Всю ночь мы с женой пытались понять: что случилось? Ехать, не ехать? Впрочем, Родину я любил и хотел служить ей. В назначенный день и час я входил в издательство.

Известный прозаик М., новый директор, встретил меня буквально у порога. Он улыбнулся, он пожал мне руку, он усадил меня в удобное кресло. Делая это, он все время оглядывался.

"Понимаете, зачем я вас вызвал?"

Я тоже оглянулся на дверь и почти шепотом ответил: "Нет."

Я был молод и любопытен. Я был начитан. В голове крутилась известная фраза: "Будущее не только не похоже на то, что мы можем себе представитть, оно не похоже и на то, что мы представить себе не можем."

В общем, что-то такое.

Но, честно говоря, несмотря на неясную тревогу, я почему-то чувствовал себя польщенным. Таинственная телеграмма. Уютный кабинет. Известный прозаик. Причем, много работающий. Один свой роман прозаик М. переписывал несколько раз. В романе описывалась горячая дружба двух больших братских народов - русского и китайского. Русские парни плавали через Амур, дружески трахали китайских девушек, китайские юноши плавали через Амур, внимательно присматривались к советской жизни. Хороший добротный роман для медлительного домашнего чтения. Но когда роман пошел в производство, грянули даманские события. Прозаика М. вызвали в одно место и сказали: "Ты, дед, чего? С нарезки слетел?" Дед понимающе кивнул. В новом варианте романа никто ни к кому не плавал, русские распахивали свою сторону Амура, китайцы свою. "Сосед хорош, когда забор хороший". Роман, понятно, пошел в производство, но тут времена помягчели, по Амуру поплыла комиссия Ильичева, прозаика М. вызвали в одно место и строго сказали: "Ты что, дед, совсем с нарезки слетел? Совсем не петрушишь?"

И так далее.

Окончательный вариант романа (он все же был опубликован) я не читал, поэтому не знаю, чем дело кончилось.

Я молча сидел перед известным писателем, директором издательства, а он, выложив на стол чистый бланк издательского договора, сказал доверительно:

- Значит, так. Мы сейчас подписываем договор, а через пару недель, как положено по закону, вы получите аванс.

Моргнул и сказал еще более доверительно:

- А про книгу стихов забудьте. Не было у вас книги стихов. Зачем вам это упадничество? Вам прозу надо писать.

И совсем уже доверительно обьяснил:

- Мы-то с вами знаем, что вы талантливый человек. Поэтому садитесь за стол и пишите прозу. Вам нельзя разбрасываться. У меня нюх на талант. Я не чета тем...

Он возвел глаза горе и я отчетливо увидел перед собой лица тех, кто не понимал моей талантливости и его нюха.

- Короче, подписывайте договор и катите домой. Катите домой и садитесь за повесть. Я знаю, у вас получится. Десять авторских листов. Как? Хватит? Книжка должна выглядеть солидно. Или хотите сразу пятнадцать?

- Десяти достаточно, - нагло ответил я.

- Правильно, - сказал прозаик М. - Для начала десяти хватит. Это следующую вашу книжку мы сделаем листов в тридцать. И понятно, примем в Союз.

- А о чем повесть? - задал я главный вопрос.

- Ну, вы автор, вам видней. - Прозаик М. великодушно покивал большой головой. - Вы с вулканологами работаете, видите много. Их отношения, о чем они говорят... Странный, наверное, народец, а?.. Их настроения?... И подробно, подробно... Ведь работают на островах, без контроля... Конфликты, наверное, возникают...

- Возникают, - нагло поддержал я. - И разговоры безконтрольные. И конфликты.

- Ну? Ну?

- Вот, скажем, - загорелся я. - Два мэнээса одни на острове. Ученые, геологи. Совсем одни, даже рабочего с ними нет - экономия. "Обиженные мужчины", так можно назвать. Ну, один случайно теряет записку. Значит, успел до отъезда наставить рога своему спутнику. И вот вдвоем на острове, а снять их могут только сентябре. Пока же - июнь.