Возмездие теленгера - [68]

– Едем!

– Куда? – еще раз удивился Костя, решив, что Телепень просто нашел предлог, чтобы разбудить его и не дать крепко обнять Верку Пантюхину.

На полу горницы стояли три рюкзака, а его сидор казался подозрительно толстым, куда толще обычного. «Тулка» висела на гвозде у двери в сени.

– Как куда? – удивился Дядин. Седые волосы у него были заплетены в непривычную косичку, в деревне таких косичек мужики не носили, а на лице у Дядина лежала печать озабоченности. – На юг, друг мой, на юг, туда, где ты вспомнишь свое предназначение. Слушай, а спички?.. Спички взяли?

– Да взяли, взяли, – терпеливо ответил Чебот. – Вы же сами в карман положили.

– Ах да… точно. – Дядин суетливо, как наседка, похлопал себя по бокам. – Точно, здесь. – И добавил, взглянув на Костю: – Будем искать места, которые ты помнишь.

Костя подумал, что это злая шутка. Вспомнить то, чего он не знал, это идиотизм на грани кретинизма, решил он. Сам он не ощущал в себе никаких способностей на этот счет. Вот если бы с Веркой пообниматься, вспомнил он сон, это пожалуйста, но разве дадут?

– Так ночь же на носу, – сказал он и выглянул в окно.

На фоне деревьев серело небо. Какая-то запоздалая птица летела домой. Над озером плыли серебристые облака.

– А ты хочешь, чтобы весь город узнал, что мы уехали? – иронично спросил Дядин. – И снарядил за нами погоню?

– Нет, – признался Костя, – не хочу. Я же не враг самому себе.

Захар Савельевич, как всегда, оказался прав. Спорить было глупо. Назвался груздем, полезай в кузов. Костя печально вздохнул: давши слово, держись, а не давши, крепись.

Чебот в предвкушении приключений вовсю помогал собираться, на груди у него болтался бинокль. Видок у него был чрезвычайно деловым. Увидев на физиономии Телепня синяк, он одобрительно крякнул, что означало: не доставай старших, и Костя был благодарен ему за поддержку.

– Тогда в чем дело? – Дядин взглянул на него своими холодными глазами, и Костя окончательно присмирел.

– Да ни в чем, – объяснил он, – спать охота…

– В машине отоспишься, – пообещал Дядин, взваливая на себя рюкзак.

– В какой машине? – выпучил глаза Костя.

– Увидишь, – пообещал Дядин.

– А далеко идти? – спросил Костя, подхватывая сидор, который оказался тяжеленным, как снаряд от пушки, который они как-то откопали в Лесу предков. Тот снаряд не мог поднять даже силач Телепень.

Насчет машины он удивился только для вида. Он давно понял, что началась полоса приключений, когда можно ожидать всего, чего угодно. Сидел бы я в деревне, ковырялся бы в носу, подумал он, и горя не знал. Верка, Верка! Сохну я по тебе!

– Увидишь, увидишь, – еще раз пообещал Дядин, надевая на голову выцветшее армейское кепи.

И они пошли. А когда очутились за калиткой и Захар Савельевич закрыл ее на большую щеколду, Костя все и вспомнил в своей ложной памяти: бревенчатый дом, Захара Савельевича с огромным рюкзаком на плечах и сумерки белой ночи. «Не учите дедушку кашлять», – хотел по привычке сказать он, но сказать было некому, потому что Чебот и Телепень вовсю трусили за северным куратором.

* * *

Город лежал в светлых сумерках, которые вовсе не походили на те по-настоящему белые ночи, к которым привыкли они у себя в деревне. Белые ночи у них были солнечными, яркими, а здесь солнце упало ниже горизонта и светило оттуда исподволь. Воздух был по-ночному свежим и бодрящим. Пахло озерной водой и лесом. Костя пожалел, что не надел «менингитку», но снимать сидор и лезть в карман не хотелось. Вначале ему было зябко, но потом он приноровился к движению и согрелся.

Шли долго. По крайней мере, так показалось Косте – то ли потому, что сидор оказался тяжеленным, то ли потому, что город был им незнаком и они петляли по окраинам. Раза три замирали по знаку Дядина – по улицам дефилировал патруль, и Костя удивлялся звериному чутью Захара Савельевича. Как волк чует, думал он. Сам он ощущал себя здесь неуютно. Насколько он понимал лес, настолько же не понимал город. Он ему нравился, но это было что-то другое, похожее на отголоски старых, забытых воспоминаний, связанных, должно быть, с родителями и с его детством. Но говорить об этом Захару Савельевичу, конечно же, глупо. Что я ему скажу, что я помню, как меня маленького кормили в ресторане? С таким же успехом это могло быть и в Москве, и в Санкт-Петербурге. Зря он, что ли, меня туда тащит – на Большую землю?

Один раз в отдалении прозвучал выстрел, ужасно закричал смертельно раненный человек, тотчас заработал «калаш», и снова все стихло, как обрубило, только еще что-то булькнуло и как будто, затухая, унеслось в космос. Они несколько минут постояли, вслушиваясь в ночные звуки города. Сердце у Кости колотилось так, словно он пробежал десять километров. Город лежал вокруг сонный и глухой к человеческим судьбам. Слышно было, как на озере протяжно кричали: «Заводи… тяни…» Потом совсем близко, визжа тормозами на поворотах, пронеслась машина, потом еще одна и еще, словно кто-то за кем-то гонялся. Потом снова один раз стрельнули, как будто из охотничьего ружья, и окончательно наступила тишина, хотя все подумали, что это всего лишь короткое затишье.

Да, веселая здесь жизнь, беспокойная, думал Костя. У нас только Иван Артемьев один раз спьяну затеял стрельбу, да его так мужики проучили, что он своего ружья стал бояться. Костя покосился на Чебота. Ремка хранил невозмутимый вид и явно был преисполнен решимости найти те самые места, которые забыл Костя. Даже Телепень, который то и дело щупал подбитый глаз, был на стороне Чебота и Дядина. Навязались на мою голову, подумал Костя. Вот возьму и сбегу, что будете делать?