Возмездие - [7]

— И что? — Меркулова отстранила от себя мужа, налила себе коньяк в его стопку, выпила и спокойно продолжила: — После проведения первомайской демонстрации об обнаружившемся захоронении Томский обком партии поставил в известность руководство страны, мне доподлинно известно, членов Политбюро Суслова и Андропова. В Москве и приняли решение о предотвращении огласки. С этой целью было указано уничтожить и останки, и признаки этого, и иных подобных колпашевских захоронений!

— То есть ты хочешь сказать, что коммунисты, руководители нашей страны дали команду ликвидировать могилу с воды? — Трясущейся рукой Меркулов налил коньяк и выцедил его словно горькое лекарство.

— Да, размывать потоком от винтов теплоходов берег, при этом останки трупов утопить в реке. Операция по уничтожению захоронения проводилась силами сотрудников КГБ. Ты был в это время в Ленинграде на симпозиуме, а я в Колпашево. Всех подняли тогда по тревоге!

— И ты принимала в этом участие? — Профессор ошарашенно смотрел на жену, словно видел её впервые.

— Нет, конечно, я не топила трупы! Моя задача была все оформить документально, поэтому съемки для доклада в Москву озвучены моим голосом.

Как ни в чем не бывало, Елизавета Платоновна продолжила вязание. Меркулов долго смотрел на неё, потом саданул кулаком об дверной косяк, наскоро оделся и вышел.

Пурга подгоняла в спину, ноги тонули в снегу, но Владимир Иванович брел через дворы к кочегарке, где можно было взять еще выпить. Пламя гудело в топке, легкий сквозняк от работающей вентиляции поднимал золу с тачки, которую пока не вывез истопник, усевшийся распивать за дощатый стол с этим седовласым, прилично одетым, но странным мужиком, к тому же непомерно щедрым. Разговор о сухом законе, который погубит страну, перешел к Колпашевскому яру.

Прожевывая кусок сала, кочегар начал рассказывать о весне 1979-го на Оби:

— В это время на берегу мы бурили скважины, искали необнаруженные захоронения. Страху меня был, не скрою. Да и все мы, работяги, забздели страшно. Ну, сам прикинь, мил человек, кругом одни чекисты, да еще подписку со всех взяли! Думали, самих тоже потом в эту же реку!

— Дальше! — Меркулов порылся в карманах и достал еще мятую трешку.

— Ну, так вот. Мы на берегу, а суда с воды, значит, подмывают. Трупы из ям стали падать в воду. Мёрзлый верхний слой земли обваливался большими глыбами, когда размыли нижний, талый слой грунта… Трупы были целые, разной величины — и бабы, мужики и детей много было. Ниже по течению работали катера, ловили тех, кто уплыл, кого не размолотило винтами от катеров у яра.

— Хватит! — Захрипел профессор, выпил целый стакан водки и рухнул на угольную яму.

— Володя, Меркулов! — Черным силуэтом распахнутой дохи настежь металась женщина во дворе, упирающемся в кочегарку.

Истопник, склонив голову, навалился на тачку и вывез золу в метель, крикнув женщине:

— Гражданочка, заберите своего Вову отсюда, бухой он в хлам!

Глава 7

Автобус шел медленно, буксуя в снежных завалах и переметах из-за плотно наступающей на дорогу тайги. Мужикам приходилось выходить и толкать ПАЗик под натужные завывания и рев мотора. Слабость валила профессора Варенцова с ног, бил озноб, не хватало воздуха, но он толкал старую развалину вместе со всеми. Рядом с Варенцовым, упершись в помятый бок автобуса, пыхтел старик с окладистой бородой. Преодолев очередную снежную преграду, дед помог профессору подняться в салон. Усадив рядом с собой, потрогал лоб Варенцова и присвистнул:

— Так ты горишь огнем, милый человек. Как звать-то тебя, сердешный, и куды с такой хворью путь держишь?

— Иван Петрович! В Парбиг… Надо по срочному делу! — Кашель забивал так, что меркло в глазах.

— Вон оно как, помер что ли кто из родственников, с такой лихорадкой, да едешь! — Дед пододвинулся ближе, чтобы разобрать бормотания чудаковатого горожанина.

— Нет… — Варенцов замотал головой и снова забился в кашле.

Дорога пошла под гору, водитель прибавил газу в крепко схваченной наледью неглубокой колее.

— Через сельсовет… Хочу родственников Ускова найти, слышали про такого?.. — Едва отдышавшись, громко спросил Варенцов.

— Наслышан, а почто они тебе? — Дед погладил бороду и хитро прищурился.

— Ученый я, из Томского университета, про переселенцев книгу пишу, материал собираю.

В глазах профессора поплыли разноцветные кольца, лицо рядом стало расползаться. Потеряв сознание, Варенцов свалился в проход между рядами автобуса. Женщины загалдели; малые заплакали; водитель, часто оборачиваясь, давил педаль газа в пол, выжимая из ПАЗика все возможное и невозможное. Старик хлопотал над телом, растирая виски и грудь больного самогоном. Солдатик-отпускник делал профессору искусственное дыхание рот в рот. Толстая баба, сняв с Варенцова ботинки, терла ему шерстяной рукавицей ступни, приговаривая: «Господи, помилуй!» Наконец автобус остановился перед крепким особнячком в резных наличниках. С крыльца навстречу солдатику, который на руках нес тело профессора, придерживаемое за ноги семенящим рядом стариком, выскочила девушка в белом халате.

Иван Петрович с трудом открыл глаза. Он лежал в темноте на узкой койке под ватным одеялом. Слабый свет тонкой полоской пробивался через приоткрытую дверь. Пытаясь приподняться, Варенцов рухнул на тощую перьевую подушку, пропахшую карболкой. Вошла медицинская сестра со шприцом в руках, из-за её плеча выглядывал старик с окладистой бородой.