Возмездие. Рождественский бал - [97]

— Эге, так это вы моя племянница? — в свою очередь удивился Бено Бибилури и от души рассмеялся: Маквала ему приглянулась. — Правда, в родстве мы не состоим, но, по-моему, знакомы, я где-то вас видел.

— Как вы забывчивы! А я думала… — девушка лукаво улыбнулась.

— Не обижайтесь, при моей должности трудно запомнить каждого, даже и такую красавицу…

— У Манучара Баделидзе, — напомнила Маквала.

— Ну, да! — обрадовался Бено Бибилури. — Какой приятный был вечер! Я обещал вам квартиру. Видите, не так уж я забывчив! Но где вы были до сих пор? Сколько времени прошло… Вы хотите однокомнатную? Ничего не имею против.

— Нет, нет! — перебила его Маквала. — Из-за одной комнаты я бы вас не беспокоила. У нас две комнаты, я подумала, может быть, можно улучшить условия.

— Что же вы раньше не пришли? Два дня назад у меня была отличная четырехкомнатная квартира — и я ее выделил одному гражданину. Милейший человек! — Он улыбнулся ей. — Договоритесь с ним. Насколько я понял, он не особенно в ней нуждается, может, и уступит вам. Я, со своей стороны, ничего не буду иметь против. Как человек слова, готов выполнить обещание.

Маквала не ожидала столь теплого приема. «Видно, зря о Бено Бибилури распускают слухи», — подумала она.

Возвратясь домой, девушка поделилась новостью с родителями.

* * *

У Дарчо не было детей. Проходили годы, сменялись жены и любовницы, но ни одна из них так и не подарила ему наследника. Чем старее становился Дарчо, тем сильнее удручала его мысль о том, что несметные богатства, добытые трудом и ловкостью, попадут в чужие руки. И вконец затосковал бы мясник, если бы не кутежи и торговля, которые в его жизни занимали самое важное место.

Дарчо наизусть знал желания «больших людей», их вкусы, увлечения, хобби, а также определенные семейные обстоятельства.

Во многих высокопоставленных семьях Дарчо встречали с радостью. Он успевал угодить и главе семьи, и его жене, и детям, не забывая, разумеется, собственной выгоды.

Столь полезному человеку покровительствовали, повышали, защищали от излишне ретивых ревизоров.

При содействии Бено Бибилури он получил в центре города прекрасную квартиру, обставил ее дорогой дефицитной мебелью, установил телефон — и понял, что он не какая-то там мелкая сошка, а директор. Стало быть, ему не к лицу унизительное хождение по домам. Теперь ему самому прислуживали несколько человек, а Дарчо лишь получал заказы.

— Эдишер! — сказал он старому другу и компаньону Каланче. — Двадцать штук тешки, десять килограммов цоцхали[19], пятьдесят литров «Манави»[20], штук тридцать лавашей. К восьми часам все это ты должен доставить председателю горисполкома. — Дарчо критически осмотрел Каланчу. — И чтоб в лучшем виде! Если хоть пылинку замечу — сам себе выроешь могилу! И чтоб не опаздывать! И не пей ни грамма! Одним словом, не вздумай подвести меня, а не то…

Каланча с минуту стоял растерянный, потом вдруг схватил шляпу и пошел восвояси.

— Куда ты? — крикнул ему вслед Дарчо. — Подумай, сколько я для тебя добра делаю! Ишь, обиделся! Попей холодной водицы! И подумай о своих детях! Я, что ли, о них позабочусь? Или ты думаешь, Дарчо Удзебадзе без тебя пропадет? Как бы не так! И жена у меня есть, и… — он хотел добавить, что и дети, но вовремя прикусил язык. — Ты же понимаешь, я о тебе забочусь. Столько детей понарожали, их ведь кормить надо?

— Э-эх, Дарчо-джан, плохи мои дела! Не идут деньги, как раньше, хоть ты тресни! И дети скандалят: начни, мол, честно трудиться.

— Вот бездельники! Ишь, куда метят! Ты смотри! Мне бы этих оболтусов, я б им задал! На зарплату хотят прожить! А ты чего их слушаешь, дорогой? Вправь мозги, не они тебя кормят! Больше уважать будут.

— Э-э, кто его знает, ничего на этом свете я так и не понял. Разве не для них стараюсь, не им приношу? Они, дураки, жизни еще не знают! Мы, говорят, комсомольцы, дармоедства, мол, не потерпим! Это я-то дармоед? Из шкуры вон лезу, чтоб прокормить шестерых! И я еще дармоед, оказывается. — Эдишер сокрушенно почесал затылок.

Дарчо внимательно слушал. Эдишер опустил голову, он был растерян. Шляпу мял, как тесто, и, казалось, что-то недоговаривал.

— Оставь шляпу в покое и говори все начистоту, — приказал Дарчо.

Эдишер беспомощно пожал плечами.

— В темное дело мы замешаны, Дарчо, в грязное, — пробормотал Эдишер. — Не знаю, что делать… Боюсь, загремим скоро… — Эдишер явно нервничал.

— Ну, что ты пугаешь меня? Первый день, что ли, в деле? — У Дарчо потеплел голос. — Сам знаешь, без риска денег не бывает. Все мы так, — сегодня пан — завтра пропал…

— Да я не об этом! Позавчера меня предупредили…

— Кто?

— Кто — кто? Милиция!

— Милиция? — переспросил Дарчо, и его круглое оплывшее лицо вдруг съежилось и посерело.

— Да, из милиции один, а второй, говорит, из редакции.

— А что от тебя хотели? — растерялся Дарчо.

— В газету должны прописать! — промямлил Эдишер.

— Не валяй дурака, что еще за чертова газета?

— Не знаю, я чуть не умер со страха, всю ночь не спал.

— Ты не в своем уме!

— Про то дело спрашивали, когда машина сбила девчонку…

— Что-о?

— Да, расскажи, говорят, как случилось.

— Но ведь, болван ты этакий, с тех пор сколько воды утекло. Кто сейчас вспомнит эту историю? — Дарчо стоял как громом пораженный. — А ты что сказал?