Возмездие. Рождественский бал - [22]

— Откуда ты взялась тут? — Джуаншер обрадовался, глядя на нее.

Она смутилась, залилась краской.

— Познакомься, Джуаншер, моя подруга Русудан, — представила она свою спутницу.

Джуаншер пожал протянутую руку и доброжелательно улыбнулся, хотя Русудан с ярко накрашенными губами и подсиненными глазами чем-то не понравилась ему.

Все трое неловко молчали.

— Хочешь орешки? — Кетеван протянула Джуаншеру горсть фундука. — Я обожаю их. — Она раскрыла сумку и, взяв еще горсть, протянула Русудан. — Где ты пропадаешь, целую вечность не виделись! — Было заметно, что она волнуется. — Я звонила тебе, мама не передавала?

— Нет, а память у нее неплохая, ничего не забывает.

— Ты зазнался, Джуаншер. Говорят, сотрудники угрозыска очень много мнят о себе, свысока относятся к людям иных занятий. Похоже, и ты воображаешь, — работник милиции! — Кетеван улыбалась, но чувствовалось, что она обижена.

— Пошли присядем где-нибудь, — предложил Джуаншер, будто и не слышал ее слов.

Направляясь к голубой скамейке, он ухитрился шепнуть ей:

— Без тебя жизни не мыслю, Кетеван.

— Тс-с, неудобно. — Она приложила палец к губам.

— Не стану оправдываться, я очень виноват, но никогда еще не был так занят.

Кетеван промолчала.

Джуаншер смотрел на мутную воду бушевавшей реки — волны остервенело бились о гранит набережной, казалось, рвались из тесноты на волю.

Джуаншера восхищало буйство реки, которая точно осознала свою мощь и вольно расправляла плечи. Не отрывая взгляда от воды, он шепнул Кетеван:

— Ты очень сурова, поверь — я не хочу жить без тебя.

— Ты черствый, бессердечный, понимаешь — бессердечный! Нет у тебя сердца.

И хотя голос Кетеван звучал мягко, Джуаншера задели ее слова. Почему она не хочет понять, что он занят, и очень занят, почему не верит ему?

— Скажи, ты твердо решил работать в милиции? — неожиданно спросила Кетеван о том, что беспокоило ее больше всего.

Джуаншер только вздохнул в ответ.

— Поражаюсь тебе и не понимаю, неспособна понять, как ты променял аспирантуру, научную карьеру на казарменную жизнь?! — сказала Кетеван резко, так же резко отбросив с лица прядь волос.

— Это вопрос или осуждение?

— Предпочитаешь таскаться по темным закоулкам, не хочешь жить спокойно, заниматься наукой?! Неужели не жаль себя?

— Кетеван, я не сомневаюсь, ты искренне заботишься обо мне, от души переживаешь, но ты исходишь из своего понимания жизни… Не знаю, как тебя убедить, что меня не прельщает тихая беззаботная жизнь. А в науке я бы точно не обрел себя, ни я науке, ни она мне ничего бы не дали. Я доволен, что вовремя понял, что меня влечет.

Слова Джуаншера не находили отзвука в душе Кетеван.

— Ты, наверное, думаешь, что я очерствею на этой работе… Зря опасаешься.

Кетеван молча встала, поправила волосы и протянула Джуаншеру руку, прощаясь.

Русудан, все это время сидевшая с безразличным видом, тоже встала и побрела за подругой.

Джуаншер растерялся, задетый внезапным уходом Кетеван.

15

Ночи не приносили Мигриаули отдыха и успокоения, он извелся от напряженных размышлений. Простое, казалось бы, преступление, а как его раскрыть, если не находится заветная ниточка, потянув за которую… И он все думал и думал.

В обеденный перерыв, направляясь в кафе недалеко от управления, Мигриаули столкнулся со знакомым участковым — пожилым лейтенантом.

— Здравствуйте, Джуаншер, — лейтенант обрадованно протянул ему руку.

— Здравствуйте, Варлам! Откуда и куда?

— Вора ищу одного…

— Не «куриного» ли? — улыбнулся Мигриаули.

Лейтенант не без обиды заметил:

— Хоть иголку укради, хоть верблюда — все едино воровство.

— Ладно, ладно, пошутить нельзя! Пошли лучше в кафе, вижу, ты не в духе.

— Утром позвонили из министерства, за что-то пропесочили начальника. На ком он мог сорвать злость, как не на мне? Потребовал срочно заняться: жалобой одной старухи. Из ума выжила старая карга, — у нее какую-то чепуховину украли, так она в милицию прибежала: изловите вора! Накажите! Десяти пар ног не хватит мелких воришек ловить, десяти голов не хватит с каждым заявителем считаться! — посетовал на свою участь лейтенант и заказал официанту пиво и сосиски. — Прямо-таки помешались на жалобах, все недовольны! Многим делать нечего, вот и ходят, ходят в милицию, покоя не дают! Всех слушать — жизни не станет. И ты в таком положении?

— Дел у меня хватает, правда, я еще не ошалел от них, как ты.

— Мой тебе совет: не заводи дело по каждому пустяку. А если завел, побыстрей закрывай! Старайся не видеть и не слышать.

— А ради чего? Чтобы не лишаться душевного покоя, когда другим плохо?

— Вижу, усердие еще не выходило тебе боком, не нарывался на… — Лейтенант хохотнул. — Вкалывай, вкалывай, работа дураков любит… Не обижайся, лучше вслушайся в мои слова, у меня большой опыт, разумею кое-что: завел дело — не отвертишься, хоть кровь из носу, доводи до конца, подавай виновного, а ежели не заведешь, к чертям можешь всех послать, какой с тебя спрос!

— Что ты несешь, Варлам?!

— Приходится ловчить, иначе — хана! — Лейтенант закурил и продолжал: — Ты еще молод, не знаешь, почем фунт лиха. Горишь ради правды и справедливости, а наглядишься на все, попривыкнешь, огрузнеешь с годами, и угаснет твой пыл. Скажи-ка, чего ради мне волноваться и ломать голову, если какой-то подлец где-то напакостил? Зачем мне отвечать за него? И что толку бороться с преступниками, их все больше и больше…