Возьмем, «к примеру», деревянных индейцев - [7]

Дон сокрушенно кивнул. «Проклятый алкоголь», — сказал он вдобавок.

— Вот теперь мы несколько продвинулись вперед, — сказал Уолт. О'кей. Теперь насчет этой карты с копями. Мне известно, что он оставил тебе эту чертову записную книжку. Это мне известно. Но я очень внимательно ее просмотрел и нашел всего лишь кучу накаляканных цифр, уравнений или как их, к черту, называют. Но ведь в ней было еще что-то, верно? То, что ты вынул. Что именно — до этого мы еще доберемся. Так… и как раз вслед за этим ты повадился ездить на отдых. Это вызвало у меня любопытство. Странная одежда, которую ты надевал.

Дон застыл в напряжении, он сидел в светлой чистенькой кухне и смотрел, как вздымается волна. Ничто не удерживало его в данном месте, только Мэри и дети, а он любил их с такой же самоотверженностью, с какой они любили его. Когда-то он обрадовался появлению Уолта; был счастлив, когда они поженились; несчастлив, когда подлинный характер Уолта заявил о себе; был очень доволен, когда представился случай предложить шурину «место». Дурные предчувствия, возникшие, когда некоторые люди и вправду изъявили желание приобрести бесформенные деревянные штуки, которые он сделал почти без всякой цели (ведь он понимал, что он не скульптор, а мастеровой), исчезли, стоило ему понять, что это идеальный способ содержания Мэри и детей.

Разумеется, с течением времени Дону удалось организовать большую часть «сделок по продаже». Трата времени на вытесывание деревянных кошмаров, которые приобретали для «частных коллекций», была прискорбна. Вся система оказалась ужасно неуклюжей, но во всяком случае она служила, и успешно, единственной своей цели: созданию мира, в котором Уолтер был бы доволен, а Мэри счастлива.

Или служила до сих пор.

Что же произойдет теперь, ведь Уолтер вот-вот все раскроет?

— А Сиракузы, что за дурацкое алиби! Я, конечно, решил, что у тебя есть женщина, которую ты скрываешь и впустую тратишь время, вместо того чтобы работать, так что… ну, мне хотелось разузнать, кто она такая, где живет. И поэтому всякий раз, как ты возвращался из этих самых «поездок на отдых», я проверял твои карманы…

— Уолтер, не может быть!

Но разумеется, он распрекрасно знал, что так оно и было. Знал уже давно, что Уолтер этим занимается. Действовал соответственно. Вместо того чтобы прятать улики, он нарочно их подсовывал, да таким образом, что исходя из них нельзя было не придти к одному-единственному выводу.

— Какая куча барахла! — насмехался Уолтер. — Как будто кто-то подметал лавку старьевщика и скинул весь мусор к тебе в карманы. Корешки квитанций со странным старинным шрифтом, вырезки из газет многолетней давности и все такое прочее. Однако, — он торжествующе ткнул в Дона толстым пальцем, деньги есть деньги, и неважно, сколько им лет. Верно? Совершенно верно! Старые долларовые бумажки, старинные золотые монеты. Время от времени. Ты не особо осторожничал, приятель. Так что давай, что же за «Испанское Сокровище» ты выкачиваешь? Выкладывай детали, сынок, а не то мне станет здорово грустно. А когда мне грустно, Мэри тоже…

Он говорил чистую правду. Дон уже давно это понял. А если Мэри не в состоянии себя защитить, разве дети смогут уберечься?

— Видишь ли, Дон, мне надоело жалкое существование из десяти процентов. Во мне говорит великое старинное американское желание: я хочу иметь собственное дело. А ты снабдишь меня капиталом. Итак, еще раз — последний — выкладывай детали.

Может, пришло время сказать ему? И после тяжелых раздумий возник ответ: «Да, настало время, время сказать правду». На душе у него сразу стало легко и весело, тяжкий груз (как ужасно долго, неизменно, привычно) свалился с его плеч.

— М-р Элвелл, пожилой джентльмен, поскользнувшийся на льду, ты не ошибся на этот счет, Уолтер…

Лицо Уолтера расплылось в привычной самодовольной улыбке.

— М-р Элвелл работал учителем математики в средней школе в конце квартала. Представь себе: такой гений и вколачивает алгебру в головы унылых детей! Но его это не сломило, ведь он просто зарабатывал на жизнь таким образом. А главным смыслом его жизни были пространственно-временные теоремы. Мы называли их «Уравнениями Элвелла»…

Уолтер фыркнул: «Ты хочешь сказать, что старый калека путешествовал во времени и оставил тебе свою машину?»

— Это не машина. Это просто… ну, как я понимаю, это и в самом деле что-то вроде карты. Он пытался разъяснить мне свои теории, но я никак не смог их понять. Они вроде чем-то похожи на шахматные задачи — в них я тоже никогда не мог ничего уразуметь. И когда мы договорились, что я отправлюсь в 1880 год, он мне все написал. Это вроде схемы. Нужно идти то вперед, то назад, то вверх, то вниз и через некоторое время…

— Через некоторое время оказываешься в 1880 году?

— Именно так.

На лице Уолтера возникло своеобразное выражение. «Я предполагал, ты попытаешься утаить от меня то, что я уже и сам сообразил», — сказал он, и преувеличенная тягучесть его южного выговора достигла предела. Он впервые говорил так с Доном, хотя тому чрезвычайно часто доводилось слышать, как подобный выговор звучал в разговорах с Мэри и детьми: «Карта, все те улики, которые ты по глупости оставлял в карманах, и уж самая большая глупость: ты вырезал свою корявую подпись на каждом из многих дюжин старых деревянных индейцев. Думаешь, я не в состоянии сообразить, что к чему?»