Возлюбленные великих художников - [98]

— Вы сделаете это?

Ее дрогнувший голос выдал ее колебания. Я овладел собой, боясь разочаровать Гала, рассчитывающую на мое безумство и отвагу. Я обнял ее и торжественно сказал:

— Да!

И снова крепко поцеловал ее, в то время как внутренний голос твердил во мне: „Нет, нет, я не убью ее!“ Этот поцелуй Иуды, лицемерие моей нежности, оживил Гала и спас мою душу. Гала стала объяснять мне подробности своего желания. И чем больше она объясняла, тем больше охватывали меня сомнения. Я говорил себе: „Еще не сказано окончательно, что она просит меня убить ее!“ Но никакая щепетильность нравственного порядка не могла мне помешать. Мы достигли согласия, и преступление легко можно было бы выдать за самоубийство, особенно если бы Гала заранее оставила мне письмо, раскрывавшее подобные намерения. Она описывала сейчас свой страх „часа смерти“, мучивший ее с детства. Она хотела, чтобы это произошло и она не узнала ужаса последних мгновений. Мысль молнией обожгла меня: а если сбросить ее с высоты башни Толедского собора? Я уже думал об этом, поднимаясь туда с одной из самых красивых своих подруг мадридского периода. Но эта идея не понравилась Гала: она боялась испугаться за время долгого падения. И потом — как бы я объяснил свое присутствие с ней рядом наверху? Простая процедура с ядом не подошла еще больше, и я постоянно возвращался к своим роковым пропастям. На миг я возмечтал об Африке, которая казалась мне особенно благоприятной для преступлений такого рода, но отказался и от этой идеи. Там было очень жарко. Я отвлекся от поиска смертельных уловок и перенес свое внимание на Гала, которая говорила с исключительным красноречием. Ее желание умереть в непредсказуемый и счастливый миг жизни не было вызвано романтическим капризом, как можно было бы подумать. С самого начала я сразу же понял, что это было, наоборот, жизненно важно для нее. Ее восторг не мог оставить никаких сомнений по этому поводу. Идея Гала была смыслом ее психической жизни… И я еще раз сказал себе: она права, еще не было сказано, что я этого не сделаю…

Сентябрь „сентябрил“ вино и луны мая, луны сентября превратили в уксус май моей старости, опустошенной страстями… Горечь моего отрочества под сенью колокольни Кадакеса высекла в новом камне моего сердца: „Лови момент и убей ее…“ Я думал, что она научит меня любви и что потом я снова буду один, как всегда желал. Она сама этого хотела, она этого хотела и потребовала от меня. Но мой энтузиазм дал трещину. „Ну что с тобой, Дали? Тебе подарили случай совершить твое преступление, а ты его больше не хочешь!“ Гала, хитроумная красавица из сказки, по своему желанию неловким ударом меча отсекла голову восковой кукле, которую я с детства видел на своей одинокой постели, и мертвый нос только что впрыгнул в сахар, обезумев от моего первого поцелуя! Гала спасла меня от моего преступления и излечила мое безумие. Спасибо! Я буду любить тебя. Я женюсь на тебе».

На самом-то деле предложение сделала именно она, сказав решительно: «Мой мальчик, больше мы не будем расставаться. Скоро вы будете таким, каким я хочу вас видеть!»

«С тех пор я — ученик, Гала — учитель. Она велит мне: „Встань и иди, ты ничего не успел!“ И я встаю, иду и творю гениальное…»

Однако решение Гала не расставаться с Дали означало — расстаться с Полем… и с дочерью, о которой эта дама, впрочем, беспокоилась меньше всего. Она не была рождена быть матерью: она была рождена быть музой, вдохновительницей творцов, причем не простых, а гениев, никак не меньше! Теперь она заполучила нового гения, кинув старого.

Элюар пытался вернуть жену, осыпая ее упреками и тоскливыми стихами. Ну что ж, поэзия обогатилась дивными строками, а Гала не вернулась, несмотря ни на какие мольбы.

Что еще я, как не сила твоя?

Сила твоя в руках твоих,

Твоя голова в твоих руках,

Сила твоя в развалившемся небе,

Твоя голова разбитая,

Голова твоя, и принес ее я.

Я тебе не интересен,

Ты не играешь со мной,

Сбежавшая героиня,

Моя сила спряталась в твоих руках.

Новый союз ни у кого особого восторга не вызвал. Отец Сальвадора вообще выгнал сына из дому… Хотя с чего бы так свирепствовать? Ну подумаешь, десять лет разницы… Женщина разумная и крайне практичная, Гала мигом прибрала к рукам финансовые и творческие дела молодого супруга. Жизнь была полосатая: то картины шли нарасхват, то на них и смотреть никто не хотел. Тогда Гала продавала многочисленные другие произведения мужа: искусственные ногти с крохотными зеркальцами, прозрачные манекены, которые были в то же время аквариумами, где, имитируя кровообращение, плавали рыбки; туфли на пружинах, чтобы легче было ходить; груди, которые следовало носить на спине; платья с накладками, изображающими распотрошенные внутренние органы…

Правда, к счастью для человечества, эти причуды гения не пользовались большим спросом (некоторые торговцы заворачивали Гала с порога). И тем не менее в жизни этой пары не было дней, когда они начинали себя хоть в чем-то ужимать. Гала словно бы завораживала небеса своим мотовством и жила по неуклонным правилам: мало денег — давай больше чаевых, лучше голодать, чем есть что попало… И тут небеса быстренько посылали гонорар за очередное полотно Сальвадора. В роли посланников небес частенько выступали состоятельные друзья, которым Гала очень умело внушала мысль, что, поддерживая «посланника вечности» (Дали), они сами к оной вечности приобщаются. Каресс Кросби, Эмилио Терри, маркиза Куэвас де Вера, Андре Дюст, графиня Печчи-Блант, виконт де Ногай и другие образовали группу меценатов, назвали ее «Зодиак» и каждый месяц покупали по одной картине Дали, давая таким образом супругам средства жить.