Возлюбленная Пилата - [103]

Как только центурион, Йегошуа и оба охранника удалились, в воротах появился вооруженный мужчина и, пройдя через двор, что-то сказал слуге, стоявшему у входа в зал.

— Прокуратор будет очень рад, — пробурчал слуга, открыв мужчине дверь.

Через несколько секунд Клеопатра услышала возмущенный голос Пилата. Пытаясь сдержать ярость и негодование, он с глухим раздражением говорил:

— Этот глупый старик, дерьмо… Где он?

— Перед воротами, господин. Ты же знаешь… — сказал охранник.

— Я знаю, я знаю! — Пилат поднял руки и опустил их, потом вышел во внутренний двор и быстрым шагом направился к воротам. — Я знаю. Отсутствие святости в этом языческом месте осквернит Кайафу. А я, кусок отбросов и представитель императора, должен разговаривать с этой собакой на улице. Я знаю… — Он продолжал еще что-то говорить, но ушел уже далеко, и Клеопатра не услышала больше ни слова.

Она попыталась забыть взгляд того человека. «Нет, — сказала она себе. — Не нужно забывать. Такой взгляд нужно сохранить. Или, быть может, не нужно?»

Она все еще сомневалась, когда из зала вышел Колумелла, осмотрелся и, увидев Клеопатру, приблизился к ней.

— Это продлится еще долго. Все эти перерывы, — сказал он. — Здесь тебе неудобно. Может быть, ты поедешь с частью людей и будешь ждать за городом? Там лошади. Хочешь глоток вина?

Она почувствовала что-то вроде благодарности.

— С удовольствием, господин, — ответила она. — Это лучше, чем сидеть здесь… и на все это смотреть.

Колумелла кивнул.

— Понимаю. Он произвел на тебя впечатление, этот Йегошуа?

— Да, произвел.

— Говорят, он праведник. — Советник потеребил мочку уха. — Не волнуйся, с ним ничего не случится. Пилат вообще не знает, что с ним делать и почему Кайафа его сюда посылает. Я думаю, что царь хочет его отпустить.

Клеопатра вышла с двенадцатью эллинами. Один из мужчин нес кожаную сумку с ее припасами. На улице, за воротами, на расстоянии трех шагов друг от друга стояли Пилат и первосвященник Кайафа. Клеопатра с любопытством разглядывала его, и то, что она увидела, не особенно впечатлило ее: старый мужчина, с седой бородой и пейсами, в длинной черной накидке, с острым, умным и одновременно злым взглядом. А может быть, не злым. Но каким, она не смогла понять.

— Значит, ты выдвигаешь официальное обвинение против этого праведника? — Услышала она голос Пилата.

— Да, выдвигаю. И никакой он не праведник. Он хочет свергнуть порядок, установленный господом. И римлянами. — Первосвященник говорил грубо и озлобленно. От жары, от раздраженности, от неприязни.

— Порядок, установленный богом? Это меня не касается. — Пилат отвечал ему с легкой иронией. — И кроме того, я думаю, ты имеешь в виду порядок вещей, который дает власть тебе и твоим людям, не правда ли? Насчет порядка римлян… Хорошо, я его допрошу. Ведь это моя обязанность, если ты действительно выдвигаешь обвинение.

— Да, я настаиваю.

— У меня сейчас есть более важные дела. И я скажу тебе, что твои требования, вынуждающие меня это сделать, никоим образом не укрепят нашу дружбу.

— То, что ты называешь «нашей дружбой», не является моей главной задачей, — язвительно произнес Кайафа.

По дороге к городским воротам им пришлось протискиваться сквозь плотную толпу людей. Клеопатра была рада этому, потому что в этих условиях почти невозможно было разговаривать и она могла сосредоточиться на своих мыслях.

Кайафа. Какой острый, хитрый взгляд; взгляд человека, осознающего свою власть… Но может быть, все-таки злой? Нет, скорее он выглядел как человек, одержимый демонами.

Она беззвучно рассмеялась. «Того, кто одержим демонами, называют больным, — подумала она. — И пытаются демонов изгнать. Кайафа одержим своим богом. Не исполнен верой в бога, не ведом этой верой, а именно одержим. Можно ли его назвать действительно верующим, его и ему подобных? Или его следует называть одержимым и постараться изгнать этого особенно опасного демона?»

Прошло более трех часов, прежде чем Колумелла с остальными двенадцатью воинами появился возле гостиницы. Он выглядел уставшим и немного подавленным. Даже не присев, он выпил глоток разбавленного вина, съел кусок хлеба и приказал:

— Поехали, ребята, вперед, вперед! Нам нельзя терять времени!

Когда они тронулись в путь, он отдал еще несколько указаний. Клеопатра подождала, пока он разобрался со своими младшими офицерами, а потом подогнала свою лошадь поближе к нему.

— Что так долго держало тебя, господин?

Советник посмотрел на нее искоса и с мрачным выражением на лице произнес:

— Йегошуа. Кто же еще?

— А что произошло?

Колумелла ответил не сразу. Его челюсти двигались так, будто он разжевывал коренными зубами твердое как камень зерно. Наконец, он сказал, не глядя на Клеопатру:

— Сейчас его как раз распинают на кресте. — Потом он протянул руку и схватил ее за плечо. — Не упади с лошади!

У женщины перехватило дыхание. Она была потрясена до глубины души и почувствовала, что ее глаза наполняются слезами.

— Распинают на кресте? Но… вы же говорили, что он праведник!

— Он и есть праведник, но он… глуп. Нет, он не глуп, но он исполняет какую-то миссию. Я не знаю. У меня создалось впечатление, что он хочет умереть.