Возлюбленная из Страны Снов - [41]

Дурацкие же письма с руганью мне посылал известный всему городу маньяк, страдающий религиозным помешательством и живущий в том же доме. Человек этот был прирожденный американец и ничего общего с преступлением иметь не мог, но я до сих пор не понимаю, чего ради он мог заинтересоваться этим делом, если только возле него не было англичан, посвятивших его в подробности дела. Как бы то ни было, против официальной бумаги я уж ничего возразить не мог и должен был признать себя жертвой совпадения, к которому в своих рассказах я, разумеется, не осмелился бы прибегнуть.

Самое странное, однако ж, происходит в той сумеречной стране, где встречаются дух и материя. Помню, однажды в Риме мы с женой шли по Пинчио. Жена раньше никогда не бывала здесь и даже не читала описания Пинчио, так как это было в первый день нашего приезда в Рим. Неожиданно она как-то рассеянно выговорила: «Здесь есть памятник Данте». И несколько секунд спустя мы увидали этот памятник, до того скрытый кустами.

«Почему ты знала?», — спросил я. Она ответила: «Понятия не имею. Просто знала». До чего просто, и случай-то пустячный, и пусть-ка кто из ученых попробует дать объяснение.

Я лет тридцать изучал оккультные науки, и мне так странно слушать уверенные суждения об этом, по большей части отрицательные, от людей, которые и минуты серьезно не задумывались над этими вещами. Здесь не время и не место высказывать мои воззрения на это; я только хочу привести два-три факта несколько иного рода, чем обычные «явления», наблюдаемые на сеансах и которые также показались бы невероятными, если б о них рассказать в романе. В одном случае я, по-видимому, соприкоснулся с чем-то действительно необычайным, если только я не был введен в заблуждение обманом с одной стороны и совпадением с другой.

Жил я тогда в деревне и свел знакомство с местным доктором, моим соседом. Доктор был маленького роста, и практика у него была маленькая, но меня заинтересовало, что в доме у него была комната, куда он никому, кроме себя, не позволял входить и где он предавался философскому и мистическому созерцанию. Заметив, что меня интересуют эти темы, д-р Броун, как я назову его, однажды предложил мне присоединиться к тайному обществу изучающих оккультные науки. Разговор между нами вышел такой:

— Что же это может дать мне?

— Со временем это даст вам силу.

— Какую силу?

— Силу, которую профаны называют сверхъестественной. Она вполне естественна, но дается лишь тому, кто глубже проник в тайны природы.

— Но если эта сила добрая, почему же ее надо таить от других?

— Потому что дурной человек легко может злоупотребить ею.

— Но как же вы можете быть уверены, что она не попадет в дурные руки?

— Мы очень тщательно экзаменуем наших посвященных.

— И меня будете экзаменовать?

— Конечно.

— Кто же именно?

— Эти люди живут в Лондоне.

— Значит, я должен буду туда поехать?

— Нет-нет, это будет сделано так, что вы и знать не будете.

— А затем?

— А затем вы приступите к изучению.

— К изучению чего?

— Многое вам придется заучивать наизусть. С этого вы и начнете.

— Но если материал, который я буду заучивать, печатный, почему же не сделать его общим достоянием?

— Он не печатный. Он дается в рукописи. Каждый список пронумерован и дается посвященному под честным словом никому не показывать его. Еще не было случая, чтобы список этот потерялся или попал в руки непосвященных.

— Ладно, — сказал я. — Все это очень интересно. Можете проэкзаменовать меня, или как там это у вас называется.

Несколько времени спустя, — так, через неделю или около того, — я проснулся чуть свет от очень странного ощущения. Это был не кошмар и не сон, так как ощущение продолжалось и в течение дня. Оно не было болезненным, но было совсем особенным и неприятным — что-то вроде зуда во всем теле, как от прохождения электрического тока. Мне сейчас же вспомнился маленький доктор.

Через несколько дней он сам явился ко мне.

— Ну, — молвил он с улыбкой, — вы экзамен выдержали. Теперь решайте сами, и уж окончательно, хотите ли вы продолжать. Потому что это — не такая вещь, которую можно начать и бросить. Это дело серьезное, и надо или не браться за него, или уж предаться ему всей душой.

Я и сам начинал понимать, что это дело серьезное, — настолько серьезное, что для него, пожалуй, и не найдется места в моей битком набитой всякими делами жизни. Я так и сказал ему, и он не обиделся на меня.

— Отлично! — молвил он. — Больше мы не будем говорить об этом, если только сами вы не передумаете.

Но это еще не все. Месяца два спустя, в проливной дождь, ко мне зашел укрыться от дождя маленький доктор и привел с собой другого доктора, имя которого было мне знакомо, как известного исследователя тропических стран. Я велел развести огонь в камине. Пока они обсушивались, у нас завязался разговор. Я не мог не обратить внимания на то, что знаменитый путешественник очень почтительно обращался к маленькому доктору, который к тому же был моложе его годами.

— Он один из посвященных мной, — пояснил мне этот последний. — А знаете, — повернулся он к своему спутнику, — Дойль одно время совсем было решил присоединиться к нам.