Возлюбленная из Страны Снов - [23]

— Скажите мне, — сказал он дрожащим голосом, — скажите мне, вы, называющая себя Сафирией фон Таксель, кто я?

Она сердито посмотрела на него.

— Вы со мной шутите?

— Нет, не шучу, — ответил он серьезно. — Сафирия, ради всего святого, скажите мне, кто я?

Она посмотрела на него с минуту, словно желая убедиться, что он говорит серьезно. Затем проговорила медленно, точно повторяя затверженный урок.

— Вы — Максимилиан, граф Леухтенбергский, паж моего отца и наследник земель Эльзенпл… — она не успела договорить слова, так как Макс воскликнул странным, незнакомым мне голосом:

— Эльзенплаца в долине Вервеля?

— Да.

Тогда какой-то свет озарил его лицо, — свет, подобного которому я никогда не видел ни на одном человеческом лице. Казалось, он только что пробудился от длинного, тяжелого сна и увидел, как мрак ночи исчез навсегда.

В течение нескольких секунд он простоял таким образом, и я почти боялся красоты его лица. Сафирия наблюдала за ним странными глазами, но в первые секунды он не смотрел на нее.

— Я теперь все припомнил, — сказал он тем же измененным голосом. — Я помню Эльзенплац и Шенберг, и кто вы, и кем я был более тысячи лет назад.

Сафирия отшатнулась от него и воскликнула с неописанным ужасом:

— Что вы хотите сказать?

Он посмотрел на нее с минуту, прежде чем ответить, и улыбка мелькнула на его лице.

— В конце концов, — ответил он, — какое значение имеет то, что я хочу сказать? Какое значение имеет что бы то ни было, когда вы — Сафирия фон Таксель, а я Максимилиан фон Леухтенберг?

Он придвинулся к ней, а я быстро выскочил из своей засады и стал перед ними.

Набрасывая эти строки, я вспоминаю, как падал лунный свет сквозь трепещущие листья, я вижу бледное лицо Макса и слышу тревожный крик Сафирии.

— Она моя!

Он не отступил.

— Она моя, Эбергарт фон Таксель!

— Нет, — ответил я сурово, — теперь моя очередь, твоя очередь была тысячу лет назад. Она принадлежит мне. Откажись от нее!

— Я не откажусь от нее, — ответил он твердо.

Я вытащил пистолет из кармана и прицелился в него. Лунные лучи обдавали ствол каким-то белым светом.

— Откажись от нее или я выстрелю!

Лицо его побледнело еще больше, но глаза смотрели в мои неморгающим взглядом. Он не сразу ответил, и я сдерживал дыхание до его ответа. Наконец ответ раздался; мне казалось, что голос его был какой-то слабый и отдаленный.

— Я… не… откажусь от нее.

Я дотронулся до курка — раздался внезапный громкий выстрел. Как оказалось, пистолет был заряжен!

Затем в эту секунду отчаяния я вспомнил, что Макс сам зарядил его несколько дней назад.

Он упал, как подкошенный, и неподвижно растянулся на блестящей траве. Я же отбросил пистолет и стал на колени возле него, тщетно стараясь вернуть его к жизни. Пуля не миновала цели; он был мертв. Когда я вполне понял это, я поднялся на ноги, смотря на росу, покрывавшую траву, на лунный свет, сверкавший на росе, и не видел ни того, ни другого.

Немного спустя Сафирия подошла совсем тихо, стала на колени возле своего возлюбленного, взяла его за руку и принялась звать жалобно, как обиженный ребенок. Она разгладила белокурые волосы, блестевшие в тех местах, где на них падал лунный свет, и трясла руку, тяжело лежавшую на ее коленях.

Я стоял, словно приросший к земле, и бессмысленно наблюдал за ней со странным ощущением пустоты в голове. Внезапно она подскочила с громким криком и протянула мне одну из своих маленьких белых ручек. Она была вся перепачкана ужасными красными пятнами, и я невольно отступил назад.

— Он умер, — рыдала она. — Вы убили его, он умер!

Мне казалось, что из каждого куста в лесу насмешливые голоса отвечали ей и что мириады бесов смеялись и ликовали и повторяли все снова и снова: «Он умер, умер, умер!»

Я заговорил бы, но этот дьявольский голос остановил меня. Я приблизился к ней, и с быстротой мысли она отвернулась от меня и бросилась бежать. Не знаю, какое чувство подтолкнуло меня, быть может, страх остаться одному с этой ужасной фигурой, лежавшей под лунным светом, но я последовал за ней.

Она взлетела вверх по террасе и достигла дома, преследуемая мной, и исчезла сквозь маленькую дверь террасы.

Я сломал ее и последовал за ней. Мы бежали по коридорам в большую кирпичную галерею. Ноги ее не производили ни малейшего шума — я словно гнался за призраком. Но я нагнал ее, когда мы влетели в галерею, и, протянув руку, схватил ее за развевающиеся одежды.

Серебряная парча вместе со своей нежной вышивкой из жемчуга разорвалась, как паутина; но я крепко держал ее. Я так сильно давил ее руки, что думал, что она закричит. Но она не закричала. С секунду держал я ее, задыхающуюся от быстрого бега, словно в железных тисках.

Затем то, что я держал, начало рассыпаться. Атлас съеживался над рассыпающимся телом, вся, только что живая, фигура растворилась под моими руками. В страшном ужасе я отнял руки, и все оставшееся упало к моим ногам — несколько аршин смятой парчи, кусок золотистых волос. Лунный свет, вливавшийся в галерею, показал мне все это с безжалостной ясностью. Он сверкал на платье странного фасона, на жемчуге, на блестящих волосах и на горсточке пыли внутри, которая когда-то была принцессой Сафирией.