Возлюби дальнего - [3]

— Все шутят, — покачал головой Поль, ощутивший некую неловкость за Шестопала. — Все смеются, а…

— А масла в столовой как не было, так и нет, — закончил Леонид Андреевич.

Шестопал помрачнел и пошевелил пальцами, проверяя управление. Вертолет послушно качнулся, линия горизонта поползла вверх, и теперь казалось, что машина взбирается вдоль бесконечного, поросшего лесом склона, все вверх и вверх, и от этого подъема начинает кружиться голова, а желудок мучительно пробирается куда-то в сторону пяток. Время шуток и разговоров прошло. Начинаются пакостные места. Места, не любящие вертолеты. Места, пожирающие вертолеты, а вместе с ним и экипажи. Как тут не поверить в бога? Или, на худой конец, в черта с рогами? Фон — в норме. Гравитация — в норме. Лес — в норме, то есть такой же, как и везде на планете. А машины — не в норме. Карл Юнгер — раз. Летел на вертолете. Валентин Каморный — два. Летел на вертолете. Михаил Сидоров, закадычный друг Поля, который называл его почему-то Атосом, — три. Ясен пень, летел на вертолете. Двое, э-э, пропавших без вести и один погибший. Такая вот арифметика. Тело Валентина нашли через месяц после аварии. Точнее то, что от него осталось… Остальные сгинули. Конечно, погибли. Кто здесь выживет без регулярных инъекций УНБЛАФ? А ее ой как ненадолго хватает. Особенно если оказался далеко от Базы. А вокруг тахорги. А вокруг ракопауки. Ракопаук — это омерзительно и страшно. Представьте себе существо ростом с лошадь, похожее одновременно и на рака, и на чудовищного паука! Жуть берет…

Над лесом пролегали полосы теплого и холодного воздуха, и вертолет закачало на восходящих и нисходящих потоках, как лодку на волнах. Медленно вниз, и розовато-зеленая поверхность приближалась к брюху машины, и когда уже казалось, что по животу скребутся кроны деревьев, вертолет подскакивал вверх. Леонид Андреевич даже не менялся в лице. Он с интересом вглядывался вниз, в грязноватую, неопрятную пену крон самых высоких деревьев леса, победивших в этой схватке за солнечный свет, раздавивших, растолкавших своих конкурентов. Победители вытянулись на неимоверную высоту, чтобы здесь, под красным солнцем, распустить, разлить, разбросать свои ветви и листву, облокотившись, оперевшись на менее удачливых. И там кишела своя жизнь. Что-то поедало нечто, а нечто пожирало что-то. Фабрика воспроизводства и уничтожения активной протоплазмы. Пандора, планета-заповедник, где в лесу все ополчилось на все, и все вместе — на человека. А ведь было время, когда нужно было напяливать на себя скафандр высшей защиты, взваливать на плечо мощный дезинтегратор, чтобы в молекулы разбивать любую нечисть, выплескивающуюся у тебя из-под ног при каждом шаге. И Леонид Андреевич до сих пор не мог для себя решить — хорошо это или плохо?

— Вот оно! — внезапно закричал Поль.

Леонид Андреевич вжался лицом в стекло, но пока ничего примечательного не видел — лес как лес, лес, с этой высоты похожий на пористую отвратительную плесень, поселившуюся на горбушке хлеба. Без масла.

— Да вот же! — и тут Горбовский действительно увидел.

Словно красный туман поднимался от подножия леса, постепенно затопляя деревья, хватаясь за могучие ветви, выискивая отверстия в пористой пене. Розоватая поверхность, неприятно напоминающая человеческую кожу, пораженную раком, потела, выпускала сквозь поры и отверстые язвы медленно набухающие капли крови, расплывающиеся по ее поверхности и сливающиеся в тяжелую лакированно-красную лужу. Вертолет шел низко над поверхностью тумана, и теперь становилось понятно, насколько тот вязок и плотен — винты поднимали на ее поверхности низкие волны, лениво разбегавшиеся в стороны от машины и медленно гасшие. Туман почти полностью поглотил лес. Только самые высокие псевдосеквойи все еще гордо и непоколебимо выступали над поверхностью.

“Наводнение в пампасах”, — подумал Леонид Андреевич и попросил Шестопала:

— Андрей, а нельзя ли облететь одно дерево, вот хотя бы это, прямо по курсу?

Машина легла на правый бок, и теперь казалось, что они летят вдоль бесконечной стены с примостившимися каким-то чудом на ней небольшими кустиками. Затем вертолет выпрямился и сделал пологий вираж вокруг торчащей из красного тумана “секвойи”.

— Странно, — выразил свое мнение Леонид Андреевич.

— Что именно? — спросил Поль. — Здесь все странно!

— Я не вижу животных в кроне, — объяснил Горбовский. — Ну-ка, Поль, у вас глаз наметанней моего, скажите — есть там кто или нет?

Поль стал внимательно осматривать крону. Вертолет почти замер в воздухе.

— Левее… Еще… Еще… Нет, тоже ничего не вижу. А почему это вас интересует, Леонид Андреевич?

Горбовский ответить не успел, потому что лес кончился. Это было настолько удивительно, что Леонид Андреевич вскрикнул. Лес здесь, на Пандоре, не мог кончиться по определению. Он раскинулся на всем ее единственном континенте, поглотив, сожрав все свободное пространство. Он сделал лишь единственную уступку далеко на южном побережье, где увяз в самых грандиозных дюнах среди планет Периферии. Но и там он сопротивлялся изо всех сил, выбрасывая вновь и вновь свои передовые отряды в глубь песков, к Алмазным пляжам. А вот здесь, в самом центре его царства, его империи, расползалась черная неопрятная язва — совершенно голая земля. Бугристая, сморщенная поверхность угрюмо смотрела на стоявшее почти в зените солнце. Ни остатков деревьев, ни пеньков, ни тушки какого-нибудь завалящего рукоеда. Черная пустошь, словно после удара “берсерка” или взрыва маршевого двигателя звездолета. Мрачная дыра посреди залитого по самые макушки красным туманом леса.