Возлюби ближнего своего - [3]

— В больницу! Это не так просто. Для этого ему нужно направление. А я не могу все сделать один. Я должен сперва доложить…

— Отвезите его в еврейскую больницу, — сказал Штайнер. — Там его примут без направления и доклада. Даже без денег.

Офицер уставился на него:

— Откуда вы это знаете, а?

— Его нужно отвезти в пункт скорой помощи, — предложил один из полицейских. — Там всегда дежурит санитар или врач. А им видней…

Офицер принял решение.

— Хорошо, поднимите его. Мы будем проезжать мимо пункта скорой помощи. Какое свинство!

Полицейские подняли старика. Он застонал и сильно побледнел. Они положили его в кузов машины. Старик вздрогнул и открыл глаза. Они неестественно блестели на изможденном лице. Офицер закусил губу.

— Сумасшедший! Спрыгнул с машины! А ведь пожилой человек! Ну, поехали! Только не быстро.

Под головой раненого медленно копилась кровавая лужа. Узловатые пальцы скребли по деревянному настилу кузова. Губы постепенно разжались, и обнажились зубы. Казалось, будто за мертвенно-бледной маской боли прячется беззвучный язвительный смех.

— Что он говорит? — спросил офицер.

Один из полицейских сидел, склонившись над стариком, и крепко держал его голову, предохраняя от тряски.

— Он говорит, что хотел вернуться к своим детям. Теперь им придется голодать, — сказал он.

— А, чепуха! Никто не будет голодать! Где они?

Полицейский нагнулся.

— Он не хочет этого сказать. Тогда их вышлют. У них нет разрешения на пребывание в стране.

— Это же ерунда. Ну, а что он сейчас говорит?

— Он говорит, чтобы вы его простили.

— Что? — удивленно переспросил офицер.

— Он говорит, чтоб вы простили его за те неприятности, которые он вам причинил.

— Простил? Что это еще значит? — Покачивая головой, офицер снова уставился на лежащего.

Машина остановилась перед пунктом скорой помощи.

— Внесите его туда! — приказал офицер. — Осторожно! А вы, Родэ, останьтесь с ним.

Полицейские подняли несчастного. Штайнер нагнулся:

— Мы найдем твоих детей. И поможем им, — сказал он. — Ты слышишь, старик?

Старик закрыл глаза и открыл их снова. Затем трое полицейских понесли его в дом. Его руки повисли и безжизненно волочились по мостовой, словно из них уже ушла жизнь. Через некоторое время двое полицейские вернулись и залезли в машину.

— Он еще что-нибудь говорил? — спросил офицер.

— Нет. Лицо у него совсем позеленело. Если поврежден позвоночник, он долго не протянет.

— Ну и что? Одним жидом будет меньше, — сказал полицейский, который бил Штайнера.

— Простить! — пробормотал офицер. — Странно! Смешной народ!

— Особенно в наше время, — сказал Штайнер.

Офицер выпрямился.

— Заткнитесь, вы, большевик! — закричал он. — Из вас-то мы выбьем вашу наглость.

Их привезли в полицейское управление на Элизабетпроменаде. Со Штайнера и Керна сняли наручники и отвели к другим арестованным, в большую полутемную комнату. Большинство из них сидели молча. Они привыкли ждать. Только полная блондинка, хозяйка гостиницы, продолжала кричать, не обращая ни на что внимания.

Около девяти часов арестованных стали вызывать одного за другим. Керна провели в комнату, где находились двое полицейских, писарь в штатском, офицер и пожилой обер-комиссар полиции. Обер-комиссар сидел в деревянном кресле и курил сигарету.

— Заполните анкету, — сказал он человеку за столом.

Писарь был тощий прыщавый человек, похожий на селедку.

— Имя? — бросил он неожиданно звучным голосом.

— Людвиг Керн.

— Время и место рождения?

— 30 ноября 1914 года, Дрезден.

— Значит, немецкий подданный?

— Нет. Подданства не имею. Лишен гражданства.

Обер-комиссар поднял голову.

— Это в двадцать один-то год? Что же вы натворили?

— Ничего. Мой отец был лишен гражданства. А так как я был еще несовершеннолетним, то лишили и меня.

— А по какой причине лишили вашего отца?

Керн минуту помолчал. Год эмиграции научил его в разговоре с властями взвешивать каждое слово.

— На него сделали ложный донос и обвинили в политической неблагонадежности, — наконец сказал он.

— Еврей? — спросил писарь.

— По отцу. По матери — нет.

— Так, так…

Обер-комиссар стряхнул сигаретный пепел на пол.

— Почему вы не остались в Германии?

— У нас отобрали паспорта и выслали. Если бы мы остались, нас бы посадили за решетку. Ну, а если уж тюрьма, то лучше сидеть в какой-нибудь другой стране, не в Германии.

Обер-комиссар сухо засмеялся.

— Понятно. Как же вы перешли границу без паспорта?

— На чешской границе достаточно было в то время иметь простую справку о прописке, если речь шла о небольшой группе людей. А она у нас еще была. С ней можно было остаться в Чехословакии в течение трех дней.

— А потом?

— Мы получили разрешение на три месяца. Потом мы должны были уехать.

— Сколько времени вы уже находитесь в Австрии?

— Три месяца.

— Почему вы не отметились в полиции?

— Меня тогда сразу бы выслали.

— Так, так. — Обер-комиссар похлопал ладонью по ручке кресла. — Откуда вам это так хорошо известно?

Керн не сказал, что когда он и его родители в первый раз перешли австрийскую границу, они сразу заявили об этом в полицию. Их вытолкнули через границу в тот же день. Когда они вернулись снова, они уже больше об этом не заявляли.

— А что, разве это не правда? — спросил он.