Возлюби ближнего! - [67]

Об этом подумал Кореньев, пробуя самостоятельно с первого раза включить машину, которую, «в порядке передачи опыта», обычно демонстрировал сам завбазой.

— Да вы, товарищ Кореньев, молодец, — похвалил завбазой, — и память у вас на технику хорошая. Ну а сноровка появится тоже. Это не сразу.

Завбазой хотел еще что-то сказать, но в дверях появился милиционер. Он отдал честь и протянул повестку.

— Не везет этому агрегату, — горько улыбнулся Кореньев. — Не судьба ему заворачивать пломбиры. За мной, понятно, пришли!

— Кому повестка? — спросил завбазой.

— Курлыкину Гарри Антиповичу, — медленно прочел вслух милиционер.

— За что же меня? — заартачился Гарри, принимаясь нервно трепать свои бакенбарды. — Меня не за что… я при исполнении своих служебных обязанностей и на повестки являться в рабочее время не обязан! Я законы знаю!

— Зря шумите, — успокоил милиционер. — Дело очень важное. Просили доставить лично к начальнику.

— А меня не просили? — поинтересовался Кореньев: очень уж ему не хотелось уходить сейчас от этой машины, да и вряд ли за чем-нибудь хорошим ищут его стражи дымского порядка!

— Простите, — смутился милиционер. — Если не ошибаюсь, Кореньев ваша фамилия? Про вас тоже разговор шел у начальника… Думали, вы в вытрезвителе…

— Недоразумение какое-то, — поднимая воротник пальто, ворчал Гарри.

— Именно недоразумение, — живо откликнулся милиционер. — Кто-то пустил слух, что это вы утопающего позавчера из Тарабарки вытащили… Только у нас все думают, что не могло этого быть… Уж кто-кто, а милиция вас, гражданин Курлыкин, изучила на сто процентов… Тут, определенно, недоразумение!

— Нет, почему же?.. — пропищал Гарри. — Никакого недоразумения нет. Все верно.

И, как ни в чем не бывало, обратился к Кореньеву:

— Ну что ж, пойдем, браток. Правду скрывать нечего. Раз спасал — значит, спасал!

— Когда же на работу? — спросил вдогонку завбазой.

— Завтра, — ответил Кореньев. — Обязательно!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

По дороге в милицию Кореньев неприязненно посматривал на своего «спасителя», который безостановочно рассказывал милиционеру, как он спасал своего друга, сообщая при этом чудовищно неправдоподобные подробности.

Поскольку сам Кореньев в силу своего полного опьянения точно все-таки не помнил, кто вытащил его из реки, Гарри считал, что слава спасителя безукоснительно и неоспоримо принадлежит исключительно ему.

Ну а если так, то почему бы не дать волю своему воображению, почему не приписать себе побольше всяких доблестей.

Хитрый и трусливый Гарри, не сделавший ни одного шага, чтобы не соблюсти первым долгом свою собственную выгоду, после того как объявил себя спасителем Кореньева, стал просто неузнаваем.

«Ну хорошо, — рассуждал Кореньев, слушая квакающий голос Гарри. — Допустим, у него в голове всякие надежды на эти наследственные деньги. Потому он и вытрезвительскую задолженность погасил, и на работу меня устроил. Тут картина ясная. А вот про спасение с какой целью придумал? Славы ему, что ли, захотелось?»

В отделении милиции процедура установления личности спасителя длилась недолго.

Начальник, который вел дознание, еще до прихода Курлыкина собрал о нем необходимые сведения, и хотя никаких очень уж больших нарушений за Гарри в последнее время не числилось, тем не менее и положительными качествами имевшиеся характеристики не блистали. По опыту начальник знал, что такие, как Курлыкин, если и меняют к лучшему свое поведение и «притихают», то делают это чаще всего по тактическим соображениям.

«Так оно, по всей вероятности, и есть, — решил начальник, — очень уж он сильно повернул рычаги. Хитрит, да не придерешься. А тут еще человека из реки вытащил. Вот и подцепись к этому Гарри, если он благородный поступок совершил и за спасение утопающего наградную медаль получить может!»

Доискиваясь от Курлыкина подробностей спасения, начальник был предельно тактичен, и только один Кореньев сумел расслышать в его голосе глубоко спрятанную нотку недоверия.

Тем временем, видя, с каким вниманием и интересом слушает его рассказ объявившийся здесь фоторепортер из «Дымской жизни», Курлыкин окончательно распоясался.

Желая, очевидно, угодить журналисту, он особенно подробно докладывал, в каком, по его словам, «расфасованном виде» находился извлеченный из реки Кореньев.

В азарте он неоднократно называл Кореньева то «жертвою алкоголизма», то «потерянной личностью» и даже два раза «подонком».

— Попросил бы воздержаться от грубостей, — вынужден был одернуть Курлыкина начальник.

Кореньев бросил на Гарри презрительный взгляд и отвернулся к окну.

«Я тебе покажу «подонок»! — зло подумал Кореньев. — Вот возьму и выложу сейчас всю правду! Скажу, что врет он все, обманывает. Не спасал он меня и никакого благородного поступка, по низости своей души, совершить не способен».

«А как тогда с наследством? — испугался Кореньев. — Сам-то я поехать не могу, и денег такая уймища требуется… Ох и сдерет же он с меня потом!..»

«Ну и ладно, — решил Кореньев, — смолчу пока… От разоблачения мне никакой выгоды сейчас не будет. Лучше уж стерплю. Пусть треплет, что хочет. Ему видней».

— Вы подтверждаете рассказ гражданина Курлыкина? — спросил начальник, обращаясь к Кореньеву.