Возлюби ближнего! - [138]
— Ерунда, — вспылил Шубин, все еще находясь под впечатлением воспоминаний. — Сколько лет вашему Тулубьеву?
— Пятьдесят четыре…
— Пусть на своем месте работает, — резко сказал Шубин.
— Но он очень подходит, Георгий Никифорович, — аккуратист высшей марки, опыт у него большой и характер спокойный.
— Поэтому и не подойдет, — перебил Шубин. — Подберите помоложе… и побеспокойнее… Пусть нам житья не дает, только бы дело как следует шло!
— Слушаюсь, — ответил Пылаев. — Молодых у нас много. Только я бы, Георгий Никифорович, все же просил вас насчет Тулубьева подумать… На него и документация вся заготовлена. Старый конь борозды не портит.
— Но и пашет неглубоко, — смеясь, ответил Шубин. — Молодежь надо, дорогой, выдвигать. Смело! Решительно!
Утром первым в кабинет Шубина вошел Пылаев.
— Знаете, — сказал он, широко улыбаясь, — я ведь вчера после разговора с вами до трех часов ночи уснуть не мог. Думал все о ваших словах насчет выдвижения. Правильно сказали, Георгий Никифорович, молодежь на руководящие должности назначать надо. Ведь вот я сам сразу после учебы начальником планового отдела на заводе стал. И вы еще совсем юношей были, когда на первое выдвижение пошли… Я вашу анкету перечитал сейчас… А мы, в порядке самокритики будь сказано, прежде чем назначить человека на ответственную должность, лет десять присматриваемся, пять лет согласовываем, а там, глядишь, в связи с пятидесятилетием со дня рождения, и выдвинем…
Слушая Пылаева, Шубин время от времени кивал головой, улыбался, потом вдруг, сморщив лоб, как бы между прочим заметил:
— Обобщать, понятно, не стоит. Обобщение, знаете ли, может не туда завести…
— Понятно, — согласился Пылаев, хотя он совсем не понимал, чем вызвана перемена настроения начальника. Он достал из папки анкету и громко начал читать:
— «Камушкин Антон Максимович, год рождения тысяча девятьсот тридцать первый — тридцать ему недавно исполнилось… Кончил десятилетку, работал на заводе, потом учился в вечернем институте. Рационализатор… награжден…»
— Как, говорите, фамилия?
— Камушкин!
— Гм… Камушкин! Камушкин… Это не тот ли, который на последнем активе очень бойко выступал?
— Он самый.
— Худощавый, рыженький, глаза как угли?
— Да, да.
— На вид совсем мальчишка…
— А рыжие все моложе своих лет выглядят.
— Так я его хорошо помню по этой истории — с модернизацией станков. Энергичный паренек. — Шубин закурил и почесал затылок. — Наделал он тогда нам всем хлопот! И «Комсомольскую правду» вовлек в это дело, и комиссию партийного контроля!..
— От этой модернизации мы, Георгий Никифорович, за один только год полмиллиона прибыли получили!
— Принципиальный человечище, чего говорить! — все еще улыбаясь, сказал Шубин. — А помните, ведь он и министра не пощадил, когда тот, не разобравшись как следует, встал на защиту своих чиновников!
— Мы, кадровики, все помним, — изрек Пылаев. — Я и то запомнил, как министр потом при всем честном народе благодарил его и хвалил за непримиримость к недостаткам.
— Так, так…
Шубин постучал пальцем по столу, отложил анкету, мельком взглянул на приложенную к ней характеристику, потом звонком вызвал секретаря и минут десять занимался текущими делами.
Опасаясь, что начальство освободится не скоро, Пылаев поднялся с места и начал собирать свои бумаги.
— Мне, может, позже зайти, Георгий Никифорович? Я на всякий случай приказик подготовлю…
— Какой приказик? — спросил Шубин.
— Ну, насчет Камушкина…
— Насчет Камушкина?.. — Шубин помолчал немного и, не глядя в лицо Пылаева, задал новый вопрос:
— Он кем сейчас работает?
— Начальником инструментального цеха…
— Вот и пусть там хозяйничает… Ответственный участок! Парень принципиальный, энергичный… Чего же еще лучше!
— Я думал… мы его директором…
— Да я тоже так поначалу было предположил… А потом, по зрелом размышлении, решил, что не подойдет ваш Камушкин. Уж больно, признаться, горяч. Не перебродил еще. — Шубин тяжело вздохнул. — В молодости, оно понятно, мы все такие… Неугомонные… А руководящая должность степенности требует… Так что, дорогой товарищ Пылаев, нам на директора другая кандидатура нужна… Опытный чтобы человек был… Солидный…
— Тогда Тулубьева, — как-то неуверенно произнес Пылаев.
— А это идея! — оживился Шубин. — Чудесная кандидатура!.. Главное — человек опытный, в возрасте, и до пенсии еще далеко…
Пылаев снова извлек из папки анкету, взглянул на нее и совсем тихо пояснил:
— Пять лет ему до пенсии… Только вы учтите, Георгий Никифорович, у Тулубьева в прошлом году какая-то неприятная петрушка случилась на базе гипертонии… После этого врачи ему всякие волнения запретили…
— Ну что ж — нет худа без добра, — подписывая бумаги, сказал Шубин. — Сам волноваться не будет, — значит, и нас от волнения избавит… А Кумушкин — он подождет. Пробьет и его час! Молодой еще!
Вечером, когда кончили ужинать, жена спросила Георгия Никифоровича:
— Ты опять в своем архиве рыться будешь?
Георгий Никифорович вытер губы салфеткой и, глядя посоловевшими глазами на жену, лениво сказал:
— Да не хочется что-то… Вздремну часок. А потом и телевизор можно посмотреть…
НЕЗАБЫВАЕМАЯ ДАТА
Исповедь юбиляра
Константина Лукича Козулина мы застали дома. Он сидел, закутавшись в теплый махровый халат, прикрыв лысую голову беретом. Его круглое, словно натертое мастикой, жирное, светло-коричневое лицо напоминало новенький, еще не успевший побывать в игре, футбольный мяч. Несмотря на явные признаки несокрушимого здоровья, Константин Лукич счел своим долгом пожаловаться:
