Возлюби ближнего! - [129]
…Прошел год. Семен Леонидович Габаритов уже успел основательно забыть о кустарях-специфичниках. Он сидел и кропотливо работал над новым романом, как вдруг на улицах появились огромные плакаты, возвещающие о первых спектаклях пьесы К. М. Тигрова «Прощай, Тамара!..»
Под названием в скобках значилось, что пьеса сделана по роману С. Л. Габаритова «Своя семья».
Чуя недоброе, писатель отправился в театр и до того расстроился, что, с трудом досидев до конца, побежал разыскивать главрежа.
А для расстройства были все предпосылки. Случилось так, что наиболее слабые места в романе, перекочевав на сцену, стали основным содержанием пьесы. Положительные герои уныло бродили по сцене, произносили какие-то ватные, холодные слова и каждым своим появлением вызывали даже у наиболее молодой и здоровой части зрителей долгие приступы кашля.
Семен Леонидович побежал в кабинет главрежа, чтобы выразить свой протест, но Дарьялов, увидя писателя еще в дверях, пошел ему навстречу, обнял его и, влепив в обе щеки по звонкому актерскому поцелую, низко поклонился и сказал:
— Спасибо, дорогой! Большое спасибо! Вот что значит хороший роман, переделанный с учетом специфики театра! Билеты проданы на весь квартал вперед! И всему мы обязаны прежде всего популярности вашего романа!
В то время как главреж благодарил Габаритова, специфичник Тигров, воспользовавшись жидкими аплодисментами и отсутствием бдительности у помощника режиссера, выбежал на сцену и кланялся так старательно и долго, что пришлось опустить железный занавес.
На премьеру оперы Семен Леонидович не пошел. Позже он узнал, что в либретто из романа попала всего лишь одна глава, посвященная описанию новой молотилки.
Почему-то именно на материале этой главы композитор сделал полуторачасовой песенно-речитативный номер, который прозвучал крайне неубедительно, хотя хор очень старался и пропел его до конца подавляющим большинством голосов.
Совсем плохо сложилась судьба киносценария. По сообщению газеты, начатые было съемки прекратились из-за полной непригодности сценария.
Что касается радиоспектакля, то однажды соседка по квартире, встретив в коридоре Габаритова, укоризненно сказала:
— Нехорошо, Семен Леонидович… Стыдно. Мой Вася слушал вашу радиопостановку, и до того его мычанием коров напугали, что малыш до сих пор с повышенной температурой лежит!
Писатель извинился и, послав пострадавшему коробку конфет, выбежал на улицу.
Целый день ходил Габаритов по всяким учреждениям, всюду доказывая, что лично он не имеет никакого отношения ни к пьесе, ни к либретто, ни к сценарию, ни к радиопостановке.
А через неделю, выступая на писательском собрании, он решительно требовал, чтобы специально созданная комиссия выяснила наконец, кто покровительствует далеким от искусства людям, поставщикам халтуры.
Габаритов говорил горячо, страстно, невзирая на лица. Среди людей, смело перечисленных оратором, были и художественный руководитель театра, и директор киностудии, и руководители радиокомитета.
Одним словом, писатель назвал всех, кроме… себя самого. Но произошло это, очевидно, только потому, что в тот самый момент, когда Габаритов раздумывал, — назвать или не назвать свою фамилию, председатель собрания постучал, сообщив, что время, предоставленное оратору, истекло.
Понятно, можно было бы обратиться к собранию и просить о продлении времени. Но нарушать установленный регламент, для того чтобы говорить о себе, это уж, понимаете, было бы по меньшей мере нескромно.
ТРЕБУЕТСЯ ПСИХОЛОГ
Меня оставляли в аспирантуре, но, посоветовавшись с ребятами, я пришел к выводу, что научная карьера что-то меня не сильно притягивает.
И вот включаю я как-то утром радио и сразу же попадаю на объявление. Энскому заводу требуется психолог. Обращаться по адресу… Справки по телефону…
Звоню, спрашиваю:
— Это вы по радио объявление давали?
— Да, — отвечают. — Только слесарей мы уже набрали, а вот токарей и плотников не хватает. И электриков тоже. Они у нас на вес воблы. Самый что ни на есть дефицит.
— А если я психолог?
— Требуется, — уже почему-то без всякого энтузиазма ответил кадровик и повесил трубку.
Но меня это не смутило. Какой уж тут, думаю, энтузиазм, если человек ежеминутно по телефону ответы должен давать.
Через полчаса я был у заводских ворот. На самом видном месте висело объявление точь-в-точь, слово в слово такое же, какое я слушал по радио. В самом конце длинного перечня специальностей, между секретарем-машинисткой и уборщицей, было написано крупными буквами: «ТРЕБУЕТСЯ… ПСИХОЛОГ С ЗАКОНЧЕННЫМ ВЫСШИМ ОБРАЗОВАНИЕМ НА ПОСТОЯННУЮ РАБОТУ».
Едва я вошел в комнату отдела кадров и произнес: «Я по объявлению», — все находившиеся там — а их было пять человек вместе с начальником — повставали со своих мест.
— Садитесь. Мы вам рады!
Узнав, однако, что я пришел предложить свои услуги в качестве психолога, они мгновенно помрачнели и с тем же ансамблевым блеском сиплым шепотом протянули:
— В начале коридора… в кабинет директора…
Кабинет, который я разыскал не без труда, состоял, собственно, из двух комнат.
В одной сидели люди и ждали приема — называлась она, как я тут же выяснил, «предбанником». «Баней» именовалась вторая комната, то есть сам кабинет. Оттуда действительно время от времени выходили вызванные к директору работники, как из банной парилки: красные, взмокшие, с трясущимися руками и понурым видом, старавшиеся, ни на кого не глядя, поскорее выскользнуть в коридор. В свою очередь те, кто находился, как и я, в «предбаннике», ожидая вызова, делали вид, что не замечают вышедших из «бани», и только понимающе вздыхали.
