Возле вождей - [8]

Шрифт
Интервал

В первой передней комнате с расписными сводами, резными подоконниками и нарядными изразцовыми печами бояре и думские дьячки ожидали выхода царя, восседая на широких лавках. Здесь иногда государь принимал и иностранных послов.

Кабинет царя с изразцовой печью и царским троном доуточнял назначение помещения. Среднее окно здесь именовалось челобитным. Из него во двор на шелковом шнуре опускался почтовый ящик, предназначенный для сбора писем, посланных на имя государя.

Личный покой государя завершается опочивальней, созданной и обставленной с теплотой и уютом. В центре опочивальни челном плывет деревянная резная кровать с высоким шелковым балдахином. Ее декоративные узоры на спинках и сводах отлично гармонируют с рисунками бортов. Среди сотрудников Кремля бытует мнение, что к царю Михаилу Федоровичу кровать перешла от Ивана Грозного, почему в обиходе и покои по сей день именуются покоями Ивана Грозного.

Неся дозорную службу в помещениях дворца, я захотел уточнить, высокого ли роста был царь Иван Васильевич Грозный. Рулетки с собой не оказалось, и потому я взял да и разлегся на царской кровати государевой опочивальни. Вытянуться не успел. Выяснилось, что это прокрустово ложе мне всего до щиколоток. Очень огорчился оттого, что Иван Великий оказался не таким уж великим по росту. Тяжело вздохнул от расстройства и увидел над собой глаза проверяющего посты начальника караула.

— Ты нешто государь, чтобы на царевой кровати возлежать? — интересуется офицер.

Желая свести происшествие к шутке, я отвечаю:

— Не смей, смерд, покой государя нарушать. Голову снесу.

Но лейтенант шутки не принял. От моей ли наглости или от своей самоуверенности он вышел из себя и входить назад не собирался.

— Встать! Смирно! — скомандовал.

И я, забыв про царский сан, качнулся не царем Иваном, а обыкновенным ванькой-встанькой и бросил руки по швам.

Кому из нас подфартило больше: мне ли, на минуту представившему себя царем, или лейтенанту, царем командующему, — неизвестно. Но когда я по команде из царя был возвращен в рядового Советской Армии, лейтенанта это очень позабавило:

— Так-то вот лучше! Тоже мне царь выискался.

Из-за настырности лейтенанта я вжиться в роль государя не успел, о чем до сих пор горько сожалею. А назавтра в приказе коменданта Московского Кремля значилось: «Объявить рядовому Красикову С. П. выговор за недостойное поведение в покоях Ивана Грозного».

Покорный смерд понес наказание, так и не испытав, сколь тяжела шапка Мономаха.

Возникли любопытные, пожелавшие узнать, в чем выразилось недостойное поведение рядового Красикова в покоях Ивана Грозного. Появились на сей счет и свои версии. Одни говорили, что в них-де была развешана для просушки одежда царя, в которую я будто бы вырядился, в левую руку взял царский посох, а правую, как на державу, положил на футбольный мяч и зычно приказал:

— Звать ко мне аглицкого посла немедля!

Вторые уверяли, что в царском халате я кривлялся перед зеркалом, придавая лицу державное выражение. Третьи и вовсе невесть что несли, и все, однако, были близки к истине: не лезь, холоп, в государев чертог.

Не один я пытался примерить на себя царские кровати и троны. Пытался примерить их и поэт Ярослав Смеляков, а примерив, вот к какому пришел выводу:

Все люстры празднично сияли,
народ толпился за столом
в тот час, когда в кремлевском зале
шел, как положено, прием.
Я почему-то был не в духе.
Оставил этот белый стол,
меня Володя Солоухин
по закоулочкам повел.
В каком-то коридоре дальнем
я увидал, как сквозь туман,
ту келью, ту опочивальню,
где спал и думал Иоанн.
Она бедна и неуютна
и для царя невелика,
лампадный свет мерцает смутно
под низким сводом потолка.
Да, это на него похоже,
он был действительно таким —
как схима, нищенское ложе,
из ситца белый балдахин.
И кресло сбоку от постели —
лишь кресло, больше ничего,
чтоб не мешали в самом деле
раздумьям царственным его.
И лестница — свеча и тени
и запах дыбы и могил.
По винтовым ее ступеням
сюда Малюта заходил.
Какие там слова и речи!
Лишь списки.
Молча, как во сне.
И, зыблясь, трепетали свечи
в заморском маленьком пенсне.
И я тогда, как все поэты,
мгновенно, безрассудно смел,
по хулиганству в кресло это,
как бы играючи, присел.
Но тут же из него сухая,
как туча, пыль времен пошла.
И молния веков, блистая,
меня презрительно прожгла.
Я сразу умер и очнулся
в опочивальне этой, там,
как словно сдуру прикоснулся
к высоковольтным проводам.
Урока мне хватило слишком,
не описать, не объяснить.
Куда ты вздумал лезть, мальчишка?
Над кем решился пошутить?

Рядом с царской опочивальней находится государева молельня с изумительным иконостасом, вмонтированным в резную деревянную панель филигранной работы с золоченым орнаментом. Лики святых в нем русскими художниками XVII и XVIII веков выписаны с великим тщанием и любовью. Нагрешил. Попроси Всевышнего грехи отпустить.

Когда очередной раз я оказался в одиночестве перед иконостасом, я мысленно попросил у Него прощения, и мне показалось, что святые посмотрели на меня с глубокой скорбью и печалью.

За три с лишним столетия Теремной дворец претерпел множество невзгод. При захвате Москвы Наполеоном из него начисто исчезла вся старинная мебель вместе с парчовыми тканями. Пострадала и живопись. (При реконструкции Большому Кремлевскому дворцу и теремным помещениям предполагалось вернуть утраченный облик.) Существующая сегодня роспись была выполнена в 1836 году. Тогда же и делались попытки восстановления древнего облика портала, ведущего в терем.


Рекомендуем почитать
Гагарин в Оренбурге

В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


...Азорские острова

Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.


В коммандо

Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.


Саладин, благородный герой ислама

Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.


Соколы Троцкого

Мемуары А. Г. Бармина (1899-1987), дипломата-«невозвращенца», долгие годы были в числе основных источников для зарубежных исследователей советского периода 20-30-х годов. Что касается отечественных историков, тем более массового читателя, то для них эта книга была просто недоступна, поскольку перевода ее на русский язык до настоящего момента не существовало. Причина этого кроется в том, что имя автора вслух не могло быть произнесено, так как он с середины 40-х годов возглавлял русскую службу радиостанции «Голос Америки».