Вожди в законе - [10]

После выхода в свет в Париже в 1911 году брошюры Мартова "Спасители или упразднители?", большевик Каменев ответил Мартову целой книгой — "Две партии"(27). В ней он более подробно коснулся дела Андриканиса и Екатерины Шмидт:

"Большевики поручили попечение о деньгах, которые они должны были получить, Андриканису. Когда же наступило время получения этих денег, то оказалось, что Андриканис настолько "сроднился" с этими деньгами, что нам, подпольной организации, получить их от него неимоверно трудно. Ввиду целого ряда условий, о которых немыслимо говорить в печати, Андриканис не мог отрицать прав Большевистского центра полностью. Но Андриканис заявил, что большевикам принадлежит лишь часть этого имущества (очень ничтожная), что эту часть он не отказывается уплатить, но ни сроков, ни суммы указать не может. А за вычетом этой части все остальное принадлежит ему, Андриканису… Большевистскому центру осталось только отдать Андриканиса на суд общественного мнения, передав третейскому суду свой иск. И вот здесь-то и наступила труднейшая часть дела. Когда зашла речь о суде, Андриканис письменно заявил о своем выходе из партии и потребовал, чтобы в суде не было ни социал-демократов, ни бывших социал-демократов. Нам оставалось либо отказаться от всякой надежды получить что-либо, отказавшись от такого суда, либо согласиться на состав суда не из социал-демократов. Мы избрали последнее, оговорив только ввиду конспиративного характера дела, что суд должен быть по составу "не правее беспартийных левых". По приговору этого суда мы получили максимум того, чего вообще суд мог добиться от Андриканиса. Суду пришлось считаться с размерами тех юридических гарантий, которые удалось получить от Андриканиса до суда. Все-таки за Андриканисом осталась львиная доля имущества"(28).

Каменев утверждал далее, что правильность требований большевиков подтверждается многочисленными документами, которые не могут быть опубликованы по соображениям конспирации. Но и после революции, когда конспиративные соображения отпали, ни один из многочисленных документов, о которых шла речь, опубликован не был, хотя все они имелись в распоряжении БЦ и хранились затем в архиве ЦК КПСС, а книга Каменева была переиздана в 1924 году (из переиздания было изъято лишь заявление Вильямова [Виктора Таратуты], с. I–XVI)(29).

Дискуссия получалась громкой и сложной. Мартов теперь утверждал, что деньги, завещанные Шмидтом, являются собственностью ЦК и назвал происходящее "экспроприацией партийных денег Большевистским центром"(30). Каменев доказывал, что спор с Андриканисом не о том, кому должны быть переданы деньги, по праву принадлежащие ленинскому БЦ, а какую долю этих денег Андриканис вправе оставить себе и что в основе действий Андриканиса (в чем Каменев, безусловно, был прав) лежит не борьба за справедливые принципы, а желание урвать себе как можно большую долю. "В это время, — писала в воспоминаниях Н. К. Крупская, большевики получили прочную материальную базу". Настолько прочную, уточняет Валентинов, что часть ее "в конце 1908 года появляется на текущем счсте Ленина в отделении Credit Lyonnais, на Avenue d'Orleans № 19 в Париже"(31). В двадцатых числах мая 1908 г. Ленин получил известия, что часть наследства Шмидта реализована, все документы оформлены и Шестернин выезжает с ними из Москвы в Париж. Это были деньги Елизаветы Шмидт, возлюбленной Таратуты, жены А. М. Игнатьева — 510 тысяч франков или примерно 190 тысяч рублей золотом(32). Финансовый кризис кончился, и Андриканиса, в обмен на обещание не поднимать более вопроса о том, что наследство Шмидта является собственностью ЦК, оставили в покое.

"Богатая купчиха" Елизавета Шмидт — а на самом деле молоденькая курсистка — оказалась не так безнадежна, как думал Ленин. Свою сознательную гражданскую жизнь она начала с составления завещания по которому передала в случае своей смерти все деньги… — большевистской партии. Трудно предположить, что это не было сделано еще и под давлением Таратуты. "Елизавета Павловна Шмидт доставшуюся ей после брата долю наследства решила передать большевикам", — сообщает Крупская. Но не уточняет, как именно произошла эта "передача".

А произошло следующее. Поскольку Е. П. Шмидт еще не было 21 года, она не могла по российским законам распоряжаться своим наследством до замужества. Тогда был устроен ее фиктивный брак с Игнатьевым, ответственным организатором Боевой группы при ЦК и одним из доверенных людей Красина. С формального разрешения Игнатьева в конце 1907 г. Е. П. Шмидт начала подписывать все документы, которые были необходимы для продажи ее доли в наследстве брата (уже завещанной партии). Для большей надежности фактическим мужем девушки, по решению партии, оставался Таратута. Так были гарантированы Ленину деньги Е. П. Шмидт(33).

На фоне склоки с Андриканисом и далекого от высоких идеалов социализма спора Мартова и Каменева из-за денег, происходит разрыв Ленина с Богдановым и Красиным по внешне принципиальному вопросу об экспроприациях в революции и размене оставшихся 500-рублевок. Неожиданно для своих партнеров, Ленин выступил против продолжения экспроприаций и рискованных авантюр, особенно за границей. Он настаивал на отказе от планов дальнейших разменов оставшихся 150 пятисотрублевок, предпочитая потерять 75 тысяч рублей. Красин и Богданов придерживались иного мнения. Богданов организовал попытку размена денег в Северной Америке, также закончившуюся провалом. Красин после ряда опытов смог подправить номера пятисотрублевок и частично их реализовать (на эти деньги отколовшаяся от Ленина группа "Вперед" выпустила семь сборников, увидевших свет в 1910-13 годах), хотя к этому времени уже во всех банках мира был установлен строгий контроль за российскими пятисотрублевками. Однако отношения Ленина с Красиным и Богдановым были на этом разорваны, а в 1909 году, по настоянию меньшевиков, РСДРП оставшиеся неразмененные 500-рублевки постановила сжечь.