Вожди белых армий - [34]

Становится ясно — выдвигавшаяся до того идея русско-американских действий по захвату проливов Босфор и Дарданеллы, выведению Турции из войны нежизненна. Колчак решает возвращаться домой через Дальний Восток.

До русских офицеров дошел слух об организованных большевиками октябрьских событиях в Петрограде, но они не придали им серьезного значения. В начале ноября миссия Колчака отплыла в Японию и высадилась там в Иокогаме.

Здесь на Колчака обрушиваются сногсшибательные известия: Временное правительство большевиками свергнуто, правительство Ленина начало в Бресте переговоры с немцами о мире. Как адмирал потом отмечал: все это явилось для него «самым тяжелым ударом, может быть, даже хуже, чем в Черноморском флоте. Я видел, что вся работа моей жизни кончилась именно так, как я этого опасался и против чего я совершенно определенно всю жизнь работал».

Драматизировано это заявление февралиста Колчака: «совершенно определенно всю жизнь работал» он не против либералов, социалистически настроенной общественности, породившей большевиков, а против реакционеров, консерваторов, «прогнившего царизма» и т. д. А стремительный захват власти «красными» был логичен, подготовлен идеями, в частности, и военной, «демократической» интеллигенции, в первых рядах которой боролся с косностью верхов сам Колчак.

О своих следующих действиях Колчак позже в автобиографии писал так:

«Я оставил Америку и прибыл в Японию, где узнал об образовавшемся правительстве Ленина и о подготовке к Брестскому миру. Ни большевистского правительства, ни Брестского мира я признать не мог, но как адмирал русского флота я считал для себя сохраняющими всю силу наши союзные обязательства в отношении Германии. Единственная форма, в которой я мог продолжать свое служение Родине, оказавшейся в руках германских агентов и предателей, — было участие в войне с Германией на стороне наших союзников. С этой целью я обратился через английского посла в Токио к английскому правительству с просьбой принять меня на службу, дабы я мог участвовать в войне и тем самым выполнить долг перед Родиной и ее союзниками».

Ожидая ответа из посольства, знающий китайский язык Александр Васильевич углубился в изучение китайских трудов по философским и военным вопросам. Его очень интересовали идеи китайского полководца VI века до нашей эры Сунь-цзы. Колчак увлекся милитаристскими аспектами буддизма, мировоззрением самураев. Все это так поглотило адмирала, что он покупает в Токио самурайский клинок, изготовленный знаменитым мастером Майошин. В тяжелые минуты Колчак вглядывается в его лезвие у пылающего камина, как бы медитируя. Утопая в отблесках стали, он словно разговаривает с владевшим им древним воином.

В этом самоуглублении Колчак предстает едва ли не поэтом войны. В нем словно оживают души его предков — половецких ратников, сербских героев, турецких полководцев, казачьих старшин, русских офицеров. Он совершенно искренне, безаппеляционно излагает свои взгляды на бумаге:

«Война проиграна, но еще есть время выиграть новую, и будем верить, что в новой войне Россия возродится. Революционная демократия захлебнется в собственной грязи или ее утопят в ее же крови. Другой будущности у нее нет. Нет возрождения нации помимо войны, и оно мыслимо только через войну. Будем ждать новой войны как единственного светлого будущего».

Все это далеко от православия, которое Колчак якобы «очень» исповедовал, язычески патетично. В письме к Тимиревой он уточняет свои ощущения:

«Моя вера в войну, ставшая положительно каким-то… убеждением, покажется Вам дикой и абсурдной, и, в конечном результате, страшная формула, что я поставил войну выше Родины, выше всего! быть может, вызовет у вас чувство неприязни и негодования. Я отдаю отчет в своем положении».

Теперь уже и Родина, о службе которой благоговейно поминал Александр Васильевич, приветствуя Временное правительство, ему не указ. Заслуженный ученый Колчак-Полярный и самурайствующий милитарист! Еще один колчаковский парадокс, порожденный весьма эмоциональной адмиральской натурой. В этом же духе позже, во время Гражданской войны будет себя чувствовать еще один белый вождь — генерал барон Унгерн, который станет защитником «Желтой веры» и монгольским князем.

В декабре 1917 года Колчак получает назначение от британцев на Месопотамский фронт. Ему предстоит попасть туда пароходом, следовавшим по маршруту Шанхай—Сингапур—Коломбо—Бомбей.

* * *

В январе 1918 года Колчак прибывает в Шанхай. В Китае Колчак встретился с послом России князем Н. А. Кудашевым, у адмирала завязались знакомства с представителями атамана Забайкальского казачьего войска Г. М. Семенова. Тут к Колчаку относятся с неменьшим пиететом, чем когда-то в Петрограде как к «спасителю России». Не случайно Кудашев и главноуправляющий Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) генерал-лейтенант Д. Л. Хорват хотели адмирала задержать, чтобы он с этого конца России начал борьбу с красными.

Колчак все же отплывает из Китая, прибывает в Сингапур 11 марта (отсюда даты — по новому стилю) 1918 года. Происшедшее с ним здесь Александр Васильевич описал Тимиревой: