Вождь окасов - [183]

Граф де Пребуа-Крансэ, встревоженный упорным молчанием Валентина, наконец заговорил:

– Когда ты увлек меня сюда час тому назад, чтобы поговорить со мной на свободе, как ты сказал мне, я пошел за тобой, не сказав ни слова, но вот уже двадцать минут сидим мы в этом боскете, а ты все еще не решился объясниться; твое молчание тревожит меня, брат, я не знаю, чему приписать его; не имеешь ли ты сообщить мне что-нибудь неприятное?

Валентин вдруг приподнял голову.

– Прости меня, Луи, – отвечал он, – я не знаю ничего неприятного, но настал час для важного объяснения между нами.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты меня поймешь... Когда год тому назад, доведенный до отчаяния и решившись искать прибежища в смерти, ты призвал меня к себе, я принял на себя обязательство – возвратить тебе то, что ты потерял не по вине твоей, но по неопытности; ты поверил мне, не колеблясь, оставил Францию, распростился навсегда с жизнью дворянина и поехал со мной в Америку; теперь пришла моя очередь исполнить обещание, которое я тебе дал.

– Валентин!

– Выслушай меня. Ты любишь дону Розарио... я уверен, что и она со своей стороны тоже чувствует к тебе истинную и глубокую любовь; услуги, которые мы оказали ее отцу, дают нам право сделать ему предложение, которого, как мне кажется, он ожидает; последствия этого предложения должны наконец сделать тебя счастливым навсегда. Я сегодня же объяснюсь откровенно с доном Тадео.

Печальная улыбка сжала губы молодого графа; он ничего не отвечал и опустил голову на грудь.

– Что с тобой, – вскричал с беспокойством Валентин, – мое намерение должно увенчать твои желания, а между тем оно погружает тебя в горесть? Объяснись, Луи?

– К чему мне объясняться? Зачем говорить сегодня с доном Тадео? Зачем торопиться? – отвечал уклончиво молодой человек.

Валентин взглянул на него с удивлением, качая головой; он не понимал поведения своего друга, но во что бы то ни стало решился узнать тайну его печали.

– Послушай, – сказал он, – я хочу обеспечить твое счастие как можно скорее, потому что жизнь на этой ферме тяготит меня; с приезда моего в Америку характер мой изменился; вид больших лесов, высоких гор, всего этого величественного великолепия, которое Господь пригоршнями рассыпал в пустыне, развил во мне страсть к путешествиям, которую я носил в зародыше в глубине моего сердца; вечное разнообразие странствующей жизни, которую я веду с некоторого времени, доставляет мне безграничные наслаждения; словом, я сделался страстным любителем лесов и с нетерпением ожидаю той минуты, когда снова буду иметь возможность отправиться в путешествие.

Наступило молчание.

– Да, – прошептал граф, – эта жизнь полна очарования.

– Поэтому-то мне и хотелось бы поскорее пуститься в путь.

– Кто нам мешает?

– Тебе!

– Ты ошибаешься, брат; мне так же как и тебе надоела жизнь, которую мы ведем; мы поедем, когда ты захочешь.

– Будь откровенен со мной: невозможно, чтобы пламенная любовь твоя к донне Розарио вдруг исчезла?

– Почему же ты думаешь, что я не люблю ее?

– А если ты любишь, то зачем же хочешь ехать и отказываешься жениться на ней?

– Не я отказываюсь! – прошептал молодой человек со вздохом. – А она.

– Она! О! Это невозможно.

– Брат, уже давно, на другой день той ночи, когда в Сантьяго мы освободили донну Розарио из рук похищавших ее разбойников, она сама сказала мне, что мы никогда не соединимся; она приказала мне избегать ее присутствия, потребовала с меня слова никогда не стараться ее видеть! Зачем же убаюкивать себя безумною химерой! Ты видишь, брат, мне не остается никакой надежды.

– Может быть! Но после того произошло столько разных разностей, что намерения донны Розарио, конечно, изменились.

– Нет, – печально отвечал граф.

– Почему ты так думаешь?

– Ее холодность, ее равнодушие ко мне, старание, с каким она меня избегает, все наконец доказывает мне, что я слишком долго оставался здесь и должен удалиться.

– Зачем ты не объяснился с нею?

– Я дал ей слово молчать и, чего бы мне это не стоило, сдержу мою клятву.

Валентин потупил голову и не отвечал.

– Умоляю тебя, – продолжал граф, – оставим эти места, присутствие той, которую я люблю, еще более увеличивает мою горесть.

– Хорошо ли ты обдумал свое намерение?

– Да! – решительно отвечал молодой человек. Валентин печально покачал головой.

– Да исполнится же твое желание, – сказал он, – мы поедем!

– Да, и как можно скорее, не правда ли? – сказал Луи с невольным вздохом.

– Сегодня же; я жду Курумиллу, которого я послал за лошадьми. Как только он воротится, мы пустимся в путь.

– И воротимся в селение племени Большого Зайца, где можем еще жить счастливо.

– Хорошо придумано; таким образом жизнь наша не будет бесполезна, потому что мы будем способствовать счастию окружающих нас.

– И как знать, – улыбаясь, сказал Валентин, – может быть мы сделаемся знаменитыми воинами в Арокании.

Луи отвечал на эту шутку вздохом, который не укрылся от его друга.

– О! – прошептал Валентин. – Он должен быть счастлив против воли!

Курумилла и Трангуаль Ланек показались издали в облаке пыли; они скакали к ферме с множеством лошадей. Друзья встали и пошли к ним навстречу.