Вожак кочевников. На службе его светлости - [6]

– Он не будет… хорошим бойцом… три или четыре дня, – с сочувствием сказал Тарик. Я вспомнил свои размышления о том, что стоит держаться от Тамура подальше, и радикально изменил свое решение. Мне следовало сразу убегать, лишь только я завижу Тамура на горизонте.

Наша процессия разделилась, Тарик повел коня к небольшому шатру.

– Здесь я… ночую, – объяснил он. – Мне… надо следить за тобой… пока не соберут старейшин.

Мы спешились – Тарик ловко спрыгнул, а я медленно сполз – и вошли в шатер. Там был ковер, расстеленный прямо на земле, и несколько подушек.

– Да-а, – протянул я, оглядывая «хоромы» толмача. – Уютно.

– Ничто… не должно отягощать воина, когда он на… нет… в походе, – изрек Тарик, с трудом преодолевая все тяготы перевода. На его родном языке это изречение наверняка звучало более внушительно.

– Теперь будем ждать, – сказал толмач, уселся на одну из подушек и закрыл глаза. Сперва мне показалось, что он спит. Но когда я сделал шаг к выходу из шатра, рука Тарика молниеносно опустилась на эфес меча. Я поспешно отошел и сел на ковер. Мне было одиноко и страшно, а все попытки успокоиться разбивались вдребезги, когда снаружи слышались крики и хохот кочевников.

* * *

В центральном шатре собрались все кочевники, не считая дозорных. По моим подсчетам, их было около сотни. В центре шатра было расположено сколоченное из досок и бревен возвышение, где обосновались пятеро старейшин.

Это были крепкие, мускулистые люди, но было ясно, что самому младшему из них уже за шестьдесят. Меня усадили рядом с возвышением под присмотром двух орков с булавами. Я рассматривал всех, кто собрался в шатре. Сильные, грубые, крикливые кочевники были взбудоражены. Один из них заметил меня и заорал так, что сердце попыталось повторить дробь дятла.

Наконец, к возвышению подошел Тамур в сопровождении своего слуги-учителя-толмача Тарика. Все мигом затихли. Множество глаз попеременно смотрели то на меня, то на старейшин, то на великого воина.

Один из старейшин махнул Тамуру, разрешая говорить. Что тот с удовольствием и начал делать, брызгая слюной и тыкая в меня пальцем. Тут-то до меня и дошло, что мою судьбу будут решать, даже не пояснив, что, собственно, они решили. Единственной ниточкой, связывавшей меня с кочевниками, был Тарик, с трудом, но переводивший мне слова своих соплеменников. Но Тарик был так далеко, он безучастно стоял за спиной Тамура, глядя в одну точку. Я обхватил голову руками. Неясность моего будущего улетучилась в один миг. Сейчас они между собой все обсудят и решат, Тамур подойдет, сорвет с меня свой ненаглядный Символ Власти. А дальше, если в нем будет хоть капля сострадания, он сам разберется со мной, а не кинет на растерзание толпе.

Я вспомнил всю свою жизнь в Солнечной Поляне. Мне так хотелось, чтобы господин Уильям сейчас снова сидел у пивного бочонка, чтобы Роджер помогал мне выводить на улицу пьянчуг. Ах, Роджер, старина Роджер! Почему господин Уильям не приказал тебе отвесить мне затрещину за одну лишь мысль прогуляться по лесу?

– А теперь пусть выйдет обладатель Символа Власти!

Я поднял голову. Вся орава кочевников, во всяком случае, та их часть, которую я видел, молча смотрела на меня. Я взглянул на Тарика. Нет, это был не его голос, да и на такую чистую связную речь он был не способен. Тамур тоже пялился на меня. Все ждали. Орк-охранник протянул руку и легко, как перышко, поднял меня на ноги, развернув к возвышению. Один из старейшин приблизился ко мне.

– Выйди и покажись нам, – произнес он. Я, плохо соображая, на негнущихся ногах поднялся на возвышение.

– Расскажи нам, молодой воин, как ты смог отыскать одну из самых ценных реликвий. Говори честно, не утаивай.

Другой старейшина, самый молодой, обернулся к толпе и заговорил на языке кочевников. Судя по всему, он переводил слова своего собрата. Я не знал, как поступить, поэтому честно рассказал все, как было. Как я нашел пещеру, как блуждал в потемках, как взял ожерелье из руки каменного изваяния. Молодой старейшина старательно переводил каждое мое слово.

По ходу моего рассказа множество эмоций проносилось по лицам кочевников. Удивление, недоверие, сомнение. Я говорил и часто поглядывал на старейшину, который призвал меня к ответу. Он был высок, длинноволос и почти полностью сед. Мне казалось, что он смотрит на меня по-особенному. На лице старейшины не дрогнул ни один мускул, но взгляд был не подозрительным, а наоборот, ободряющим. Нечто в этом взоре говорило о том, что старейшина верит мне. На мгновение мне даже почудилось что-то знакомое в этих синих глазах.

– Это все? – спросил старейшина, когда я остановился.

– Да, – кивнул я.

– Что скажете, братья? – обратился он к толпе. Молодой старейшина только-только перевел дух и снова затараторил на своем наречии. – Этот молодой воин стал обладателем Символа Власти. Так распорядилась судьба.

Тамур, который все больше и больше закипал, слушая мой рассказ, взорвался, выхватил секиру и, размахивая ею, пошел вдоль рядов кочевников. Было видно, что он ищет поддержку у своих соплеменников. Тамур, насколько я мог понять, приводил какие-то доводы, что-то доказывал. Для меня единственным ясным аргументом была секира, но мне-то и ее хватало.