Воздушный витязь - [46]

— Дельно, Иван Александрович, дельно, — одобрил Крутень.

— Могу и такой совет высказать: свалиться сверху камнем, пикируя на немца спереди и с одного бока, например с левого, подвернуть, сделать с правой стороны переворачивание и снова стать под немцем, прямо под брюхом, поднимаясь свечой, или снизу и немного сбоку, противоположного тому, где проделано переворачивание. Это требует очень хорошего, прямо гениального летания, но, мастерски выполненное, собьет с толку летчика и наблюдателя и даст возможность долго и спокойно расстреливать его…

Деловой разговор двух великолепных русских военных летчиков в преддверии новых боев на своем фронте помогал обоим осознать истинные условия победы. Евграфу Николаевичу нравился подпоручик Орлов, еще совсем молодой человек, в недавнем прошлом — студент Петербургского университета. На военную службу он поступил добровольно, страстно мечтая стать летчиком, и добился цели. В возрасте двадцати одного года он уже командир отряда истребителей.

Орлов заметил на столе несколько номеров журнала "Нива", сборник товарищества "Знание". Перехватив заинтересованный взгляд подпоручика, капитан Крутень объяснил:

— Не удивляйтесь. Взял с собой эти русские издания, и с удовольствием читаю, когда есть свободное время. Люблю все, где описывается настоящая жизнь, без прикрас, еще в кадетах пристрастился.

— И кого же предпочитаете из нынешних авторов?

— Интересен Куприн. Читали его "Поединок"?

— Да, читал.

— Правду-матку режет, — воодушевился Евграф Николаевич, — о нас, военных. В самом деле, какую безотрадную картину армейской жизни изобразил Куприн, отхлестал господ-офицеров за наши извращенные понятия о чести, нелепые увлечения, кастовую замкнутость, высокомерие. Один поручик Ромашов — светлое пятно. Но знаю, писатель Куприн влюблен в авиацию, летчиков ценит, сам поднимался в воздух…

Орлов неожиданно спросил:

— А вы, Евграф Николаевич, довольны своей судьбой?

— Прежде всего, я против такого толкования, будто судьба — нечто, не зависящее от нас, но властвующее над нами. Каждый сам выбирает себе дорогу, цель и борется за нее, утверждает себя в жизни. Есть люди, которые не в силах преодолеть преграды, покорно опускают руки, считая их "перстом судьбы". Мне с ними не по пути. Я выбрал судьбу офицера, военного летчика и ею доволен, как ни тяжела она. А впрочем, у всех нас нынче одна судьба, жестокая, военная. И у вас тоже, подпоручик Орлов.

— Да, и у меня тоже, — согласился Орлов. — А могло сложиться иначе. Мог бы окончить университет, стать чиновником какого-то там класса. Но авиация! Она затащила меня в свои сети, из них не вырвешься, да и не хочу вырываться.

— Вот и я тоже, Иван Александрович. — Крутень положил руку на плечо товарища. — Тихая, спокойная жизнь не для нас с вами. Будем продолжать свое дело.

— Будем.

В другом же номере гостиницы несколько летчиков перемывали Евграфу Николаевичу косточки. Один из них возмущался:

— Вчера возвращаюсь поздно вечером после свидания с прелестной Джойс. Прихожу, и надо же, в коридоре сталкиваюсь с капитаном, не спится ему. Посмотрел на меня и говорит: "Вытрите губную помаду со щеки. Едва на ногах держитесь. Что подумают о нас, русских летчиках, иностранцы?" Я выпалил: "Вы, капитан, много на себя берете. Я — не мальчик, вы — не гувернантка. В свободное время что хочу, то и делаю. Мы не на аэродроме".

— И он что ответил? — интересуется кто-то.

— "Верно, я не гувернантка. Но на правах старшего делаю вам замечание. Совесть должна быть у каждого. Завтра на аэродроме у англичан наши вылеты. В каком состоянии вы будете?" Повернулся и ушел.

— Да что мы — монахи, что ли? — поддерживает обиженного другой летчик. — Кто не пьет? "Питие есть радость на Руси", — мудро заметил кто-то. Вон французские асы летают к своим "маренам" на аппаратах, когда из-за погоды нет боевых вылетов. Это я точно знаю. Вряд ли во время свиданий отказываются от бургундского или бордо.

— Но надо отдать им должное, на аэродроме — ни капли спиртного, — иронизирует кто-то.

— А мне, господа, вспоминается один случаи у нас в России. В разгар полетов к аэродрому подъезжает фаэтон, а в нем два летчика-офицера с барышнями, пьяные в стельку. Решили покатать их на аппаратах. Один из пилотов — грузинский князь, фамилию я запамятовал. Дежурный по аэродрому говорит: "Нельзя сюда посторонним, к тому же вы пьяны, штабс-капитан". Тот на дыбки: "Ты еще сосунок, поручик, чтобы мне делать замечания. Я князь, а это — мои друзья. Пусти к самолетам". — "Не пущу". Пришлось вызывать подполковника, тот едва уговорил гуляк поехать выспаться. Крутень не стал бы уговаривать — на гауптвахту посадил бы.

— А в самом деле, господа, это же безобразие: приехать с бабами на военный аэродром и пытаться покатать их на самолете. С другой стороны, каждый день рискуем жизнью, хочется доброй чашей зелена вина встряхнуть душу.

— Странный образ жизни ведет Крутень, — продолжается "перемывание косточек" капитана. — Неужели его не интересуют ни женщины, ни вино? Ведь он, насколько я знаю, нормальный мужчина, крепок, любит спорт.

— Спартанец. Но зато и мастер воздушного боя. Какие фигуры проделывает в воздухе — залюбуешься. Не каждому из нас по плечу такое, особенно, когда голова трещит с похмелухи.