Воздушный снайпер - [31]
На стоянку третьей эскадрильи пришел заместитель командира полка по политчасти полковой комиссар С. Г. Хахилев. Его сразу окружили свободные от боевой работы люди. Завязалась беседа.
- Недавно меня вызывал начальник политотдела авиабригады и я по пути заглянул в Кобону, - сказал Хахилев. - Трудно морякам, очень трудно. Они как раз высаживали с кораблей и судов эвакуированных детей. На каждой палубе их было в два раза больше, чем разрешается брать по норме. Дети измучены блокадой, так слабы и истощены, что не могут передвигаться. Матросы бережно переносили их на руках, укутывали одеялами, шинелями и бушлатами. Те, кто способен еще держаться на ногах, сходили сами. Мальчуган лет пяти покачнулся, не удержался и упал в воду между кораблем и причалом. Краснофлотец прыгнул за ним, не задумываясь о том, что самого его может раздавить стальным бортом. А другие члены экипажа изо всех сил отжимали руками корабль от причала до того момента, пока моряк с мальчиком не поднялся на причал. Рассказ глубоко взволновал авиаторов. Все молчали: у многих родные еще находились в Ленинграде. Тишину вновь нарушил Хахилев:
- В бомбежку морякам еще труднее. Знаете, что они о нас говорят?
- Что же?
- Там, где появляются наши истребители, "юнкерсы" не проходят. Верят, значит, нам.
- И правильно, - подал голос Кожанов. - В обиду моряков не дадим!
Истребители возвращались с боевого задания, когда яркое солнце еще только вставало из-за горизонта. Его косые лучи, падая на землю, высвечивали сожженные деревни с торчащими к небу, словно взывающими к мщению, печными трубами, обуглившиеся в дыму пожарищ редкие перелески, изрытые взрывами поля. Летчики отразили налет шести групп вражеских бомбардировщиков на Кобону, сбили одиннадцать самолетов, врага к порту и кораблям на рейде не подпустили.
Сорокаминутный бой не прошел без потерь и для них. В строю не было ведомого Голубева сержанта Василия Захарова. Трое тяжелораненых, в том числе командир второй эскадрильи Геннадий Цоколаев, с трудом дотянули до аэродрома. Еще два самолета пришли домой с очень сильными повреждениями.
Василий подвел машину к земле, посадил. Зарулив, невольно взглянул на капонир, где стоял обычно истребитель Захарова. Терять боевых друзей всегда горько, а тут еще такой случай... Печаль не сходила с лица Василия и когда он с ведущими других групп - Васильевым и Кузнецовым - подробно докладывал командиру полка, что же произошло над Кобоной.
- После взлета, - говорил Голубев, - с поста воздушного наблюдения передали: фашисты идут на Кобону шестью волнами по пятнадцать - восемнадцать самолетов. Когда мы появились над портом, из открытых люков первой группы "хейнкелей" уже сыпались бомбы. К счастью, взорвались они на песчаном пирсе, в цель ни одна не попала. Атаковать этих "хейнкелей" не было смысла. Решили ударить по второй волне, которая только выходила на цель.
Обстрелянный мною "хейнкель", - продолжал Василий, - клюнул носом и перешел в крутую спираль. Но это была уловка. Понял: на самом-то деле самолет цел, а экипаж только имитирует падение. Догнал бомбардировщик, всадил новую порцию свинца, после чего он задымил и ушел в воду. Вижу, Цоколаев сбил другой "хейнкель". Остальные пустились наутек.
Мы не стали их преследовать: приближалась новая группа "юнкерсов" и "мессершмиттов". Снова закрутилась карусель. Нам удалось прорваться к бомбардировщикам, но и "мессеры" потянулись вслед. Порой, гоняясь друг за другом, самолеты сплетались в такой запутанный клубок, что невозможно было разобраться, где свои, а где чужие. Мы сбили пять "юнкерсов".
Сержант Захаров надежно меня прикрывал. Зная об этом, я круто развернул на ближайший бомбардировщик. И тут за мною увязались два "мессера". Дальше доложит Васильев. Он шел сзади и все видел.
Голубев замолчал. Вперед шагнул Васильев. Помолчал, сглотнув подпирающий к горлу комок, и заговорил, пытаясь показать жестами маневры самолетов:
- Первый "мессер" пикировал на Голубева. Захаров бросился ему наперерез. Пора уже стрелять, а он этого не делает. Видно, кончились боеприпасы. Дистанция быстро сокращалась, фашист, наверное, приготовился уже открыть огонь, но... не успел. Захаров подвернул немного и направил машину в "мессера"...
Васильев умолк. В землянке установилась тишина. Командир полка машинально достал пачку "Беломора", размял в пальцах папиросу, продул гильзу и закурил. Сизый дымок медленно плыл к бревенчатому потолку.
- Вот вам и молодой летчик, - задумчиво сказал подполковник.
...Возвращаясь с командного пункта в эскадрильскую землянку, Голубев вспомнил, как два месяца назад появился у них молоденький сержант. Низкорослый и щуплый, в мешковато сидевшей на нем форме, Василий Захаров никак не походил на боевого летчика. Однако первые же вылеты подтвердили житейскую истину: внешность нередко обманчива. Истребителем новичок владел превосходно, бой вел напористо, в сложных ситуациях не терялся. Голубев объявлял ему благодарности за смелость, находчивость. А потом взял своим ведомым. Они уже сделали шестнадцать боевых вылетов. В совместном семнадцатом Захаров, не раздумывая, пожертвовал собою ради спасения ведущего.
Аннотация издательства: Во время ночного налета на вражеский аэродром самолет Игната Федоровича Сацука был подбит, летчик смертельно ранен. Однако он делает еще один, четвертый по счету заход, штурман успевает точно сбросить оставшуюся под крылом бомбу. Тяжел был обратный путь. И все же Сацук огромным напряжением воли сумел дотянуть до своего аэродрома и приземлить машину. Он спас и самолет, и экипаж, хотя сам вскоре после посадки умер. Это лишь один эпизод из воспоминаний полковника А. Ф. Калиниченко. Правдиво и ярко рассказывает он о мужестве и боевом мастерстве экипажей полка морской авиации, которым командовал дважды Герой Советского Союза полковник В.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.