Воздушный штрафбат - [5]

Коренастый летчик с ходу протянул Лямину свою широкую ладонь для рукопожатия и представился:

— Капитан Нефедов, Борис Николаевич, командир особой авиагруппы.

Растерявшийся Андрей медлил с ответом, продолжая лихорадочно соображать, как ему отрекомендоваться.

Капитан сам пришел ему на помощь, деловито поинтересовавшись:

— На «Яках» летал?

— Летал, — не моргнув, соврал Лямин, больше всего опасаясь, что «покупатель» его забракует.

— Красавец! — поставил ему промежуточную оценку командир, и тут же задал следующий вопрос:

— Где воевал?

Андрей торопливо стал перечислять фронты, на которых пришлось летать с начала войны.

— Значит, обстрелянный, — удовлетворенно заключил Нефедов и быстро развернулся всем корпусом в сторону подходящего к ним начальника конвоя.

— Что же ты делаешь? Он же боевой летчик, заслуженный фронтовик! А ты его, словно последнюю… на глазах у всей части позоришь. Ему завтра в бой идти, возможно, за линию фронта. А ты его мне под расписку сдаешь, как беглого каторжника, которому доверия нет.

— У меня приказ, — обидчиво поджал губы младший лейтенант. — И вы, товарищ капитан, демагогию тут не разводите. Не забывайте, с кем разговариваете.

— Ладно, не забуду, — задиристо пообещал Нефедов. Он быстро подписал акт и демонстративно повернулся к энкавэдэшнику спиной — лицом к Лямину.

— Пойдем, стажер, послушаешь инструктаж. Сразу начинай входить в курс дела. Через двадцать минут идем двумя эскадрильями сопровождать «пешки».[20] Пока без тебя… Завтра с утра устрою тебе экзамен на технику пилотирования. Если не соврал про боевой опыт, тоже начнешь работать. Времени на раскачку у нас тут нет. Если первые пять вылетов переживешь, то переведу из стажеров в штатники…

Капитан выглядел как настоящий «воздушный волк»: бронзовый загар, шевелюра непокорных русых волос, энергичное обветренное лицо с сильными скулами и шрамом над правой бровью. Голос с мужественной хрипотцой. Даже разговаривая, он не выпускал изо рта небольшую диковинную трубку, сделанную в виде головы Мефистофеля. На его выгоревшей от солнца, просоленной потом гимнастерке красовались сразу два ордена Красного Знамени, монгольский орден с перекрещенными кривыми саблями, орден Красной Звезды и еще какой-то, не известный Лямину иностранный орден. Такой «иконостас» не часто можно было встретить даже в гвардейских частях, ведь до войны и в первый ее период награждали редко. Все в нем было необычно и выразительно, даже его кавалерийские галифе — очень широкие вверху и обтянутые на икрах, заправленные в черные сапоги из мягкой кожи.

На голове капитана лихо, чуть наискосок, сидела сильно помятая фуражка. «Капуста»[21] на ее околыше и крылышки на тулье были не железными — стандартной заводской штамповки, а вышитыми золотой и серебряной нитью. Такая роскошь полагалась только старшим офицерам. Но необычный капитан, судя по всему, привык поступать наперекор существующим правилам. Вместо стандартного пистолета ТТ или нагана Нефедов носил на длинном ремешке через плечо маузер в массивной кобуре.

В штабном блиндаже было тесно от собравшихся людей. В воздухе плавали сизые облака табачного дыма. При появлении командира все голоса сразу смолкли. Перед тем как перейти к постановке задачи, Нефедов озорно прищурился на молодого весельчака с удивительно подвижным хитрым лицом:

— Слышал я, Леня, будто вы сегодня «фоккера» на выходе из боя завалили. Почему я пропустил сей знаменательный момент?

Летчик, к которому обратился командир, отвечал ему колоритным южным говором:

— Точно, командир! Я просто плачу, раз ви не видали, как я дал копоти этому дракону. Я, как только его срисовал, сразу мысленно говорю ведущему: «Жора, подержи мой макинтош![22] Короче, разуйте все глаза, щас Ледя Красавчик будет давать стране угля. И он дал, чтоб вы знали, командир! Воду этому «фоккеру», значит, выпустил,[23] мотор у стервятника заклинило, и он колом в землю вошел. В натуре картина маслом получилась!

— Вы мне просто начинаете нравиться, Леня! — сделал изумленное лицо Нефедов. — Где же вы прищучили такого диковинного зверя. Это ведь у «мессера» двигатель жидкостного охлаждения, а у «фокке-вульфа» — двенадцатилопастной охлаждающий вентилятор под капотом стоит.

Под взрыв всеобщего хохота смутившийся пилот принялся оправдываться, что-де, мол, наверное, ему почудилось, будто вражеский истребитель потерял воду и падает.

Нефедов взмахом руки прервал его:

— Садись уж, фантаст! И учти, Одесса, еще раз тебе что-нибудь в этом роде почудится, я те устрою выход на кислород![24]

— Командир, не имейте меня за идиота, я все понял! — пообещал раскаявшийся одессит.

Выяснив вопрос с одним подчиненным, Нефедов обратился к другому. Глаза его потемнели от гнева, в голосе появилась сталь:

— Почему сегодня снова бросил группу и возвратился на аэродром? Опять мотор забарахлил, оружие заклинило, или живот резко заболел, как позавчера? Учти, Решетников, у нас тут не воспитательное учреждение, а штрафбат… Пойдешь на сопровождение «пешек» моим ведомым. И не дай бог тебе по дороге потеряться, — лично пристрелю после посадки вот из этого маузера!